Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №04 за 1962 год

— Машины нет, — ответили ему,— ушла по вызову. Да и не проехать к вам. Пурга...

— Как же быть? Парню плохо. Он потерял много крови.

В трубке помолчали.

— Давайте так: несите больного до наезженной лесхозовской дороги. Туда подойдет «Скорая помощь».

До лесхозовской дороги семь километров. По сугробам и целине... Пантелеймон срубил палку, туго перетянул портянкой вспухшую ногу и снова взвалил Лешку на спину. Скоро совсем стемнело. Звезд не было. Пантелеймон брел наугад, доверившись чутью.

Через несколько часов он присел, чтобы передохнуть. Лешка был совсем плох: метался в жару и бредил... И вдруг Пантелеймон увидел мигающие огоньки. То была «Скорая помощь». «А я уж подумал: волки», — рассказывал потом Пантелеймон.

Вместе с Лешкой положили в больницу и его».

«2 декабря 1961 года.

Никому не пожелаешь взбираться на Лысую сопку. Дорога крутая, скользкая.

...Два дня гуляла метель. Сугробы перемели дорогу. Вечером буря улеглась, а утром ветер принес оттепель. У подножья Лысой шофер остановил машину и скомандовал:

«Вытряхивайся живо!» Покинул кузов только Пантелеймон. («Мне еще жить хочется».) Положил на плечо бензопилу, медленно зашагал в гору. А мы остались в машине.

— Не впервой же, Саня. Ничего не случится, трогай.

Шофер сплюнул и сел за баранку. Крутизна так опасна, что дверку кабины он держал открытой. Мотор ревел из последних сил. Когда до перевала осталось метров пятьдесят, машина забуксовала. А спустя минуту мы пожалели, что не «вытряхнулись» вовремя. Машину начало сносить вниз. Случилось то, чего так опасался шофер: не держали тормоза... В крытом кузове мы оказались, как в западне. Выпрыгивать было глупо: тут же угодили бы под колеса. И не прыгать нельзя: с каждым мгновением приближался обрыв.

— Баранку, баранку выворачивай! — донесся голос Пантелеймона.

Сашка вывернул баранку — и тут произошло чудо. Росшая на краю обрыва сосна вздрогнула и, отряхнув снежную пыль, с треском и грохотом пошла вниз и упала на пути скользящей машины. «ЗИЛ» встряхнуло, и наступила тишина... Ничего не понимая, мы стали выпрыгивать из кузова. Задние колеса упирались в могучий ствол дерева. А в стороне стоял Пантелеймон, стирая со лба пот. У его ног в снегу лежала дымящаяся бензопила. Как он успел сообразить, а главное — так быстро спилить сосну, до сих пор не понимаю!»

Степан остается в тайге

А вот запись из дневника Ильи Зверева:

«В бригаде появился новичок — Степан Ерофеев. Нам не понравился сразу. Надменный и франтоватый. Курил, держа папиросу на самом кончике губ. На работу поехал в поскрипывающих хромовых сапогах и блестящих кожаных перчатках.

— Лучше бы сразу ушел, без канители и по собственному желанию, — сказал о нем Гаврик Фатеев.

— Зеленый еще, ошелушится, — возразил я и сказал Гаврику:

— Будешь шефом...

Характер у шефа был крутой.

— Этой железкой, что, лес рубят? — кривляясь, спрашивал Ерофеев, показывая на топор.

Гаврика взорвало:

— Нет, рыбу чистят... Ну, чего глаза пялишь? Видишь бревнышко? Тащи в костер.

В бревнышке больше четырех пудов. Ерофеев поднатужился, крякнул И... сел. Бревно-то примерзло к снегу. Да и не под силу была ему такая тяжесть.

— Не мужчина, а барышня слабосильная, — проворчал Гаврик, подтаскивая бревно к костру.

Но и такие случаи не задевали мужского самолюбия новичка. Ерофеев работал с ленцой, слишком часто устраивал перекур, дольше всех обедал. Гаврик, однако, заставлял его работать наравне с собой. А надо сказать, в работе злее Гаврика трудно найти по всей трассе. «Сбежит, не выдержит, — думали мы, — уж слишком занозист и к увещеваниям глух».

Но Ерофеев не сбежал. Втянулся в работу и начал поджимать Гаврика: так же яростно валил деревья, неутомимо ходил по сугробам, реже устраивал перекур. Вместо изорвавшихся сапожек надел валенки, потускневшие щегольские перчатки сменил на брезентовые рукавицы.

А спустя месяц даже папиросы стал курить нормально. Но дурную славу нажить — не пить попросить; в хорошие люди попасть — не стожок скласть. Ерофеева долго не принимали всерьез.

Признание он получил неожиданно.

В трясину провалился трактор. Под гусеницы полетели ветки, чурки, бревна. Но трактор все оседал.

— Глуши мотор! — крикнул Ерофеев трактористу. — Будешь барахтаться — глубже сядешь.

Мы переглянулись: прав Ерофеев.

— Теперь, — продолжал Ерофеев, — надо бы подкоп сделать для гусениц.

Сделали подкоп, расчистили путь. Тракторист рывком сдал трактор назад и... сел картером на громадный пень. Гусеницы повисли над землей. Чтобы спасти трактор, надо заползти под его брюхо и подпилить, пень. Сук, на котором сидишь, и то пилить безопаснее. Трактор был на весу: нерасчетливое движение — и он соскользнет с пня в трясину, придавит.

Мы сидели и философствовали о причине и следствии, о случайности и необходимости. Причина была ясна, следствие тоже. Случайность? Может быть. Но спасти трактор необходимо. Сидели и не решались. Кто же рискнет нырнуть под трактор?

Нырнул Ерофеев. Неожиданно, в одно мгновение. Гаврик схватил его за ноги. Ерофеев пильщик никудышный, мог натворить таких дел... Раздалось монотонное жужжание, и полетели опилки. Пила вошла в пень. Однако Гаврик ног Ерофеева не отпустил. Цепь пилы дымилась. Оседая, трактор ее зажимал. Внезапно пень затрещал. Качнувшись, трактор стал сползать. Растеряйся Гаврик на тысячную долю секунды, Ерофеев остался бы под трактором... Он выдернул Ерофеева вовремя и обнял первым».

Б. Поляков

Разговор в кабине шагающего [?] Сибиряк — по стажу или по характеру? • Ночь на байкальском льду • Рассказ неприметного человека • Счастье, найденное неудачником • Романтика и статистика • Кузница, где куются характеры • Партия зовет.

Никогда не забудется встреча с Сибирью. Весна, автобус бежит по узкой асфальтовой дороге, проложенной через леса; тайга еще по-апрельски прозрачна, пуста, небо сквозит в жидких березовых ветвях, но весенний воздух властно прорывается в закрытые окна. Лиловые волны багульника плещутся у самых обочин, и когда автобус из темного и сыро-холодного распадка ввбирается на какую-нибудь лысоватую вершину, то дальние сопки кажутся лиловыми — это багульник расцветил их, украсил. А ты, взволнованный встречей, вслушиваешься в говор пассажиров: вот как она открывается, Сибирь, страна, о которой столько читано, столько слыхано, страна, с которой тебе предстоит сродниться!

Обрывается тайга, и автобус влетает в степь — здесь движение его словно замедляется. Так широка всхолмленная невысокими распаханными сопками земля, что долго-долго один и тот же рисунок дальней гряды сопок маячит в окне.