Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №03 за 1985 год

Оказалось, что в глубинах Балтийского щита по мощным зонам тектонических нарушений непрерывно циркулируют сильно минерализированные растворы.

На глубине около двух километров обнаружены сульфидные руды с промышленным содержанием меди и никеля. На глубинах 4,5—11 километров — крупные зоны раздробленных пород, обломки которых цементируются кварцем, сульфидами меди, железа, свинца, цинка, никеля, кобальта. На глубинах более 9500 метров — минералы с высоким содержанием железа и разнообразные слюды. А в «мертвых» горизонтах — таковыми их считали геологи — найдены окаменевшие остатки живых организмов...

И вот выводы, к которым пришли исследователи: глубины континентов — арена активного рудообразования, они благоприятны для рудоотложений. Но как обнаружить залежи на глубине 5— 10 километров? Как изучить их? Геологам есть над чем поломать голову.

...А рост температур в породах? Только до глубины 3000 метров температура соответствовала расчетной. На десяти километрах вместо ожидаемых 100 градусов по Цельсию она достигла 180! Холодные буровые растворы возвращались на поверхность горячими... Исследователи установили, что роль радиоактивного распада в горных породах как источника тепла незначительна, что главный источник тепла — мантия. Все это позволит существенно уточнить тепловую модель Земли, что имеет, естественно, серьезное практическое значение.

Слушая Русанова, я невольно вспомнила разговор в Заполярном с Владимиром Степановичем Ланевым. Он размышлял о том, как изменилась профессия геолога за два-три десятилетия. Не отбрасывая в сторону, как устаревший и ненужный, традиционный геологический молоток, геолог сегодня, говорил Ланев, немыслим без широкого круга знаний точных наук. И не без доброй зависти заметил: «Уровень подготовки у них, молодых, не сравнить с нашим. А перспектива...»

— Михаил Сергеевич,— после столь убедительного «научного» рассказа я невольно обратилась к Русанову по имени-отчеству,— а как вы видите свою перспективу?

— Мой компас — по-прежнему «мой» докембрий. Вот кончим работу на сверхглубокой — и пожалуйста, Анабарский и Алданский щиты, Забайкалье, Енисейский кряж...

— А почему, скажите, вы избрали докембрий?

Михаил улыбнулся:

— Сначала, наверно, от незнания. Докембрий так докембрий. А потом осознал: ведь это такая древнейшая история! Продолжительность образования докембрийских толщ — около 4 миллиардов лет! То есть восемь девятых геологической истории... Интересно мыслить такими масштабами. А потом, учтите, с докембрием связаны богатейшие месторождения железных, медных, марганцевых руд, полиметаллов...

В конце нашего разговора в кабинете Русанова мелко задребезжали окна. Где-то неподалеку, в карьерах, взрывали породу, добывая сырье для медно-никелевых комбинатов Заполярного и Никеля.

— Уж коли мы говорим о перспективе, я покажу вам буровую и лабораторию,— Михаил встал.— Там выковывается, если так можно сказать, глобальная перспектива геологической науки и практики—возможность добычи полезных ископаемых с больших глубин.

Мы долго кружили по светлым цехам и, не выходя на улицу, оказались на буровой. Поднялись по лесенке в кабину бурильщика и теперь с высоты смотрели на просторный зал с ярко-желтой массивной бурильной установкой посередине и узкими высокими трубами вдоль стен. Они напоминали орган. В окна, уходящие ввысь, лился белый свет полярного дня... Здесь начинается путь в глубь земли. Здесь отрабатывается и испытывается отечественная техника для проходки сверхглубоких скважин. И слово «впервые» для тех, кто создал эту технику и работает на ней, так же привычно, как и для исследователей-геологов.

Михаил рассказывает об оригинальном в научном и инженерном отношении проекте Кольской буровой, и в голосе его я без труда улавливаю нотки восхищения. Колонна труб, говорит он, неподвижна; вращается при бурении лишь несколько метров бурильного механизма. Турбобур, его турбинная секция, получает энергию от потока бурового раствора; стенки скважины не крепятся — многое принципиально отличает Кольскую от американской Берты-Роджерс.

Только что, проходя через ремонтный цех, мы видели бурголовку со стертыми до основания шарошками долота. Как труден был путь в глубь земли через кристаллические породы, высокие температуры, геотермальные воды, зоны аномально высоких давлений до нескольких тысяч атмосфер...

И вот конец этого пути — кернохранилище. Михаил распахивает одну из дверей в лабораторном корпусе, и я вижу небольшую комнату, стены которой сплошь уставлены белыми закрытыми ящиками. Посредине комнаты, на столе, стоит открытый ящик, и можно рассмотреть бело-серо-черные спилы с кернов. Михаил молчит, давая, вероятно, мне возможность осознать торжественность минуты.

Вещество земных глубин...

В Заполярный мы возвращаемся с Русановым на рабочем автобусе. Дорога вьется и пылит рядом с карьером, где недавно прогремел взрыв, рядом с гигантскими отвалами.

— Когда в 70-м я впервые приехал в Заполярный,— говорит Михаил, глядя на «лунный» пейзаж,— карьер был, наверное, раза в два меньше. И отвалы, естественно, тоже.— В голосе Русанова чувствуется озабоченность.— Мы проникаем в глубины, чтобы научиться добывать там полезные ископаемые, и это своевременно, это нужно, но то, что лежит на поверхности, тоже надо добывать по-хозяйски. Ведь знаете, сколько в этом, так сказать, отработанном сырье полезных компонентов? И ко всему прочему, оставляем после себя изуродованную землю... Так не годится,— резко заключил Михаил. Я услышала ноты жесткие, решительные и подумала тогда, что обычно мягкий и тихий голос Русанова нельзя, пожалуй, отождествлять с его характером. Потом мелькнули в памяти его слова «рядовой геологии», и я порадовалась хозяйскому и широкому взгляду такого «рядового»...

Город вставал на горизонте сомкнутыми рядами высоких домов, выросших среди сопок. На одном из них, поднятые в синее небо, хорошо читались буквы — Заполярный. В этом доме и размещалась Кольская геологоразведочная экспедиция сверхглубокого бурения. Там, разговаривая с Ланевым, я узнала, что Михаил Сергеевич Русанов несколько лет назад в честь столетия нашей геологической службы был награжден медалью «За заслуги в разведке недр». Он об этом умолчал.

В этом же доме, как оказалось, жил и Русанов. Окна его квартиры уже какой год смотрели на зеленый простор, на озеро, белое ночью и днем от света незаходящего солнца...

Последняя встреча в Заполярном — с начальником Кольской геологоразведочной экспедиции сверхглубокого бурения. Времени у Давида Мироновича Губермана в обрез, беспрерывно звонят телефоны, заходят с бумагами люди, и потому он без предисловий говорит о главном, о том, о чем, вероятно, сам думает непрестанно.