Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №08 за 1973 год

— Я только хотел предостеречь вас, — возразил Мауритсон. — Зря ты обижаешься.

— Заткнись, мразь, — проворчал Гюнвальд Ларссон.

Он не, терпел панибратства от людей, которых презирал. Будь то доносчики или начальство из ЦПУ.

— Ну, все готово, — нетерпеливо вмешался Бульдозер. — Операция начинается. Поехали.

В доме на Данвиксклиппан все оказалось так, как говорил Мауритсон. Даже такая деталь, как табличка с надписью «С. Андерссон» на дверях квартиры.

Справа и слева от двери прижались к стене Рённ и Гюнвальд Ларссон. Оба держали в руках пистолеты, Гюнвальд Ларссон — свой личный «смит и вессон 38 Мастер», Рённ — обыкновенный «вальтер», калибр 7,65. Прямо перед дверью стоял Колльберг. Лестничная клетка за ere спиной была битком набита людьми; тут были и Цакриссон, и эксперт по газам, и проводник с собакой, и оба младших следователя, и нижние чины с автоматами в пуленепробиваемых жилетах.

Бульдозер Ульссон, по всем данным, находился в лифте.

«Ох уж это оружие», — подумал Колльберг, следя глазами за секундной стрелкой на часах Гюнвальда Ларссона; сам он был безоружен.

Осталось тридцать четыре секунды...

У Гюнвальда Ларссона были часы несшего класса, они показывали время с исключительной точностью.

В душе Колльберга не было ни капли страха. Он слишком много лет прослужил в полиции, чтобы бояться таких субъектов, как Мальмстрём и Мурен.

Интересно, о чем они говорят и думают, закрывшись там со своими запасами оружия и трусов, горами паштета и икры?.. Шестнадцать секунд... Один из них — очевидно, Мурен, судя по словам Мауритсона, бо-ольшой гурман. Вполне простительная слабость, Колльберг и сам любил вкусно поесть. Восемь секунд...

Что будет со всем этим добром, когда Мальмстрёма и Мурена закуют в наручники и увезут? Может, Мурен уступит ему свои припасы по недорогой цене? Или это будет скупка Краденого?..

Две секунды. Секунда. Ноль.

Он нажал кнопку звонка указательным пальцем правой руки. Точка — тире, пауза... четыре точки... пауза... тире — точка. Все замерли в ожидании. Кто-то шумно вздохнул. Потом скрипнул чей-то башмак. Цакриссон звякнул пистолетом. Звякнуть пистолетом — это ведь надо суметь!

А за дверью ни звука. Прошло две минуты.

По плану полагалось выждать еще десять минут и повторить сигнал.

Колльберг поднял правую руку, давая понять, чтобы освободили лестничную площадку. Подчиняясь его жесту, Цакриссон и проводник с собакой поднялись на несколько ступенек вверх, а эксперт по газам спустился вниз. Рённ и Гюнвальд Ларссон остались на своих местах.

Колльберг хорошо помнил план, но не менее хорошо знал, что Гюнвальд Ларссон отнюдь не намерен следовать намеченной схеме. Поэтому он и сам отошел в сторону. Гюнвальд Ларссон стал перед дверью и смерил ее взглядом. Ничего, можно справиться... Гюнвальд Ларссон был одержим страстью вышибать двери, и почти всегда проделывал это весьма успешно. Но Колльберг был принципиальным противником таких методов, поэтому он отрицательно покачал головой и всем лицом изобразил неодобрение. Как и следовало ожидать, его мимика не возымела никакого действия. Гюнвальд Ларссон отступил на несколько шагов и уперся правым плечом в стену. Рённ приготовился поддержать его маневр. Гюнвальд Ларссон чуть присел и- напрягся, выставив вперед левое плечо, — живой таран весом сто восемь килограммов, ростом сто девяносто два сантиметра. Разумеется, Колльберг тоже изготовился, раз уж дело приняло такой оборот. Однако того, что случилось в следующую минуту, никто не мог предвидеть.

Гюнвальд Ларссон бросился на дверь, и она распахнулась с такой легкостью, будто ее и не было вовсе.

Не встретив никакого сопротивления, Гюнвальд Ларссон влетел в квартиру, с разгона промчался в наклонном положении через комнату, словно сорванный ураганом подъемный кран, въехал, головой в подоконник и, обливаясь кровью, упал как подкошенный. При этом он разбил колено и штанина тоже окрасилась в алый цвет.

Рённ двигался не столь проворно, однако успел перемахнуть через порог как раз в тот момент, когда дверь качнулась, обратно на скрипучих петлях. Она ударила его наотмашь в лоб, он выронил пистолет и упал навзничь на лестничную площадку.

Как только дверь после столкновения с Рённом распахнулась вторично, в квартиру ворвался Колльберг. Окинув комнату взглядом, он убедился, что в ней нет ни души, если не считать Гюнвальда Ларссона. Тогда он бросился на помощь товарищу и стал приводить его в чувство.

В эту минуту Рённ, слегка ошалевший от удара по голове, пересек порог и принялся искать оброненный пистолет.

Следующим в дверях показался Цакриссон. Он увидел Рённа с расквашенным лбом и лежащий на полу пистолет. Увидел также у окна Колльберга и окровавленного Гюнвальда Ларссона. И закричал: — Ни с места! Полиция!

После чего выстрелил вверх и попал в стеклянный шар под потолком. Лампа разлетелась вдребезги с оглушительным шумом.

Цакриссон повернулся кругом и снова выстрелил.

Вторая пуля влетела в открытую дверь ванной и пробила трубу. Длинная струя горячей воды с шипением ударила прямо в комнату и хлестнула Цакриссона по лицу.

Помещение мгновенно наполнилось туманом.

Следом ворвался в квартиру полицейский в сине-зеленом пуленепробиваемом жилете, с автоматом в руках, зацепил ногой Рённа и растянулся во весь рост. Его автомат с шумом покатился по паркету в дальний угол.

Гюнвальд Ларссон сидел на полу совершенно обессиленный. Но голова у него работала, и он пришел к четкому выводу. Во-первых, в квартире никого не было: ни Мальмстрёма, ни Мурена, ни кого-либо еще. Во-вторых, дверь была не заперта и скорее всего даже не захлопнута как следует.

Тогда Гюнвальд Ларссон поднял руку и заорал:

— Кончайте, черт побери...

Приняв его возглас за команду, «газовщик» одну за другой бросил в квартиру две гранаты со слезоточивым газом. Они упали на пол между Рённом и проводником собаки и тотчас взорвались.

Продолжение следует

Перевел с шведского Л. Жданов

Кто теперь знает отчего и почему, но только праздник кондора в горных индейских деревнях Перу, Боливии и Эквадора приходится всегда на престольный праздник. В каждой деревне, естественно, свой престольный день, в зависимости от того, какому святому посвящена тамошняя церквушка, а праздник кондора у всех одинаковой. И никого не смущает, что день, скажем, добропорядочного католического Сан-Антонио отмечают сугубо языческим действом с огромной птицей. Разве только местного падре. Да и его, кажется, не очень...

Кондора индейцы-кечуа почитают с незапамятных времен, еще с тех, когда не слышали они ни о белых, ни об их религии. Тогда они не носили таких имен, как Хосе, Хуан, Санчо или Анна-Мария. А сами их боги — Пачамама, Панки-Тупак, Сиакоча, грозные и всемогущие, — не маскировались еще под святых, пришедших с испанцами.