Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №12 за 1970 год

Он берет у меня блокнот и принимается рисовать. Две относительно прямые линии — это берега Оби. Снизу, как дужки очков, пристраиваются полукружья — протоки Юганская Обь и Салымская Обь. А затем карандаш начинает вычерчивать бесконечные запутанные кривые реки. «Большой Юган. — показывает Болин, — а это Малый и Большой Балык. Протока Большая Юганская, река Пойк, Большой Салым, Малый Салым...»

Схема переполняется хитросплетениями линий, но все-таки разобраться в дорогах речников пока можно. И только когда три дня спустя я пролетаю над теми же местами на вертолете, я понимаю, что байка о заблудившихся судах — вовсе не досужий вымысел.

Прикидываю, на что больше всего похожи немыслимые петли — на цепь из перехлестнутых олимпийских колец? Или на завязанные узлами спирали? И чего здесь больше — земли или воды? Местами реки, речушки, озера сплываются в единое зеркало, кое-где разбитое кривыми косами и болотистыми островами. Где уж тут найти один-единственный фарватер нужной дороги...

— Ну, а вам бутылки-то сбрасывали? — допытываюсь я, пряча схему.

— Мне-то? — удивляется Болин. — Нет. Так я здесь двадцать с лишним лет...

Он приехал на Обь в 1948-м и стал путейцем-речником. Сначала гребцом при старшине по обстановке. Обстановка — это все судоходные знаки: бакены, перевальные створные знаки, ходовые и весенние... А участок у них был 96 километров, от села Тундрино до Сургута.

Четыре раза в месяц, не меньше, надо было проходить на веслах свой участок, оглядывать, проверять, ремонтировать. Вверх, против течения, шли, конечно, не своим ходом — цеплялись к любому пароходу, на то было специальное разрешение. Да вот пароходы приходилось иной раз ждать подолгу.

Потом был Болин старшиной при начальнике обстановки и штурманом на путейском пароходике. Избороздил вдоль и поперек обскую акваторию от Ханты-Мансийска до Нижневартовска и наблюдал, как исподволь меняется этот край.

Незаметно исчезли знакомые колесные пароходы — «Свердлов», «Орджоникидзе», «Горький» и «Совет», флот на реке становился крупнотоннажным, на дизельной тяге. И к традиционным сибирским грузам — лесу и рыбе прибавлялись буровые станки, трубы; все чаще среди пассажиров стали появляться геологи, геофизики.

Помнил Волин, как в сентябре 1953-го кто-то из приятелей-речников привез весть, что на берегу речки Вогулки, у села Березово, открыли газ. И фонтан гремит, ревет... Потом прослышали про нефть в Шаиме. И под боком, в Усть-Балыке, было обнаружено огромное месторождение. Каждая скважина требовала полторы-две тысячи тонн оборудования и материалов. А кто их мог доставить в условиях тюменского бездорожья, кроме речников?

Из Усть-Балыка Болин вместе с капитаном Николаем Луневым повел первую нефтеналивную баржу. То была экспериментальная проводка: искали наикратчайшие пути и способы буксировки барж в лабиринтах проток. По пути, проложенному ими, потянулись караваны барж на Омский нефтеперерабатывающий завод.

Густо забегали по реке суда, на пассажирские линии вышли скоростные «Ракеты». При таком насыщенном движении и без того сложные участки — от Александровского до устья Иртыша, Нялинские перекаты и прочие — могли стать грозой для судоводителей без четкой путейской службы.

...Наш катер между тем начал мелко трястись и понемногу сполз носом с береговой отмели. Он поворчал немного на одном месте, пустил крутой бурун и стал не торопясь забирать влево.

— Для начала оттуда посмотрим, — показал Болин в сторону далеких плавучих кранов. — А потом уж и к новому порту... — По-видимому, он решил обстоятельно показать весь Сургут с воды.

— Леонид Васильевич, поглядите, остров уже торчит, — высунулся из рубки парень с удивленной физиономией.— Вчера еще не было...

Из воды и вправду торчал низкий островок.

— Вода падает, — объяснил мне Болин. — Но это еще ничего. Сезон такой. А вот на Романовских перекатах — километрах в двадцати пяти вниз отсюда — гляжу, остров нарастило. Из подводного серёдка — целый остров. И название уже такое красивое придумали — «Золотые косы», вроде пляжа выходит. А мы там в свое время ходили спокойненько. Да. — И он вдруг надолго задумывается... Мы рассматривали новый порт Сургута. Вроде бы только вчера Болин бродил здесь по пустым откосам с крошечной дочуркой. А нынче вот и дочь подросла — в школу отправляется, в первый класс. И пустых откосов уже нет — бетонная площадь порта...

— Так куда ты дальше отправляешься? — спрашивает, не поворачиваясь, Болин. — А, на Самотлор... Говорят, там под озером-то целые нефтяные моря, и границ еще не нащупали — куда ни ткни — всюду нефть, да. Приятель мой все туда на рыбалку раньше ездил. Зимой чаще на нартах. Вот таких окуней по мешку привозил. Теперь-то небось и сам нефтяником стал.

День в воздухе

Последний час в Сургутском аэропорту. Билет уже в кармане, дожидаюсь объявления посадки.

Рев моторов, густая пыль висит над рыжим полем. Здесь я оставляю много хороших знакомых. Вон не спеша прошел в здание Николай Быков — командир авиаподразделения. Сейчас он войдет в знакомый кабинет, где на стене — карты, схемы и ободряющий плакат: «Пилот, помни: возврат из-за плохой погоды — не позор, а проявление высокой дисциплинированности».

А вон Иван Терентьев, из того же подразделения — плотный, скуластый, в кожанке — командир гидросамолета. Махнул приветливо рукой, прыгнул в аэропортовский автобус. Опять, наверное, в гидропорт, к своему АН-2 на поплавках, а там — в облет с пожарниками-десантниками, или геофизиков перебазировать с озера на озеро, а может, и куда-нибудь подальше, к Тарко-Сале, за пятьсот с лишним километров — обслуживать поисковые партии... Где только не бывает экипаж Терентьева — в Салехарде, Тазовске, Нефтеюганске, Мегионе... Свежую рыбу в рыболовецких бригадах забрать — и на комбинат вывезти, выполнить заявки с газовых и нефтяных месторождений, патрулировать леса... И никаких тебе аэродромов — было бы озеро для посадки подходящее. А озер в Тюмени хватает. «Озер-то хватает, — вспоминаю я рассказы Ивана. — С ориентирами плоховато. А как летать без ориентиров? Вон на юге... Изба Рымкова, да изба Тайлакова. Теперь поселки, конечно, как грибы растут... Издалека видно — свежее дерево, тес — светлые дома на фоне темной тайги...»

Через толпу пассажиров у калиточки пробирается на поле высокий, улыбчивый, с ямочками на щеках пилот Сергей Павлушин, вертолетчик. Портфель его против обычного набит битком, а на плечах, несмотря на солнышко, плащ. Значит, собрался Павлушин куда-то далеко и надолго, вероятно, на север. Вчера, когда мы провели с ним день в воздухе, летали вдоль Оби, он был одет полегче.

...С непривычки было все-таки трудновато вот так целый день: вверх — вниз, взлет — посадка. Опять вверх и снова вперед, над согрой — болотистыми низинами с угнетенным лесом, над реками и озерами. Даже в редких промежутках, на земле, в ушах все равно вой и грохот, и всякие пустяки начинают раздражать.