Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №05 за 1971 год

— Это где-то под Москвой.

— А повезут как? — сдался «чудак». — Все так же до Ростова—по воде?

— Нет. Решили на колесах. Прямо из Москвы до башни.

Голос умолк, потом сомнение послышалось в нем:

— Как повезут — черт его знает. Сорок тонн в нем. Еще упаковка. Тонн восемьдесят потянет, если не больше.

«К чему трепаться?» — думал Гуров. Зеркало делали под Москвой, весило оно сорок две тонны, и, значит, в упаковке получалось тонн девяносто. Никак не восемьдесят. Заспорили, сколько лет остывала отливка зеркала. И Гуров удивлялся: как можно не знать, что остывала она два года?

От лунного света голубели окна. Гуров выбрал за стеклом звезду. Имени ее он не знал, но мог видеть ее, даже закрыв глаза. Так и представлял ее, споря с голосами, пока звезда не начала меркнуть. Он уснул.

Ему снился сон. Дул свистящий ветер, валил снег, а он шел к башне. В гостинице рядом с ней он вместе со всеми праздновал Новый год, но сейчас ему непременно надо было идти. Что-то непонятное, но обязательное ждало его в башне. Только он один мог сделать это. Все остальные тоже знали, что башне грозит страшное, но были удивительно беспечны, и Гуров понимал, что ему никто не поможет.

Ветер валил его. Тот самый ветер, который и бывает только у башни, — до сорока метров в секунду.

Он прополз половину пути, всего метров двести, и вдруг понял, что ему не найти дороги даже назад. Огней нигде не было. А ведь только что они горели у него за спиной!.. Снег обрушивался сугробами, упавший сугроб тут же сметало ветром, и мгновенно падал новый,. странно непохожий на первый. Все свистело и металось. Линии удивительной чистоты складывались, переплетались, чтобы тут же исчезнуть и возникнуть вновь. Гуров застыл. Он соображал, что же делать, как вдруг почувствовал под рукой что-то твердое и понял сразу, что это и есть тот самый указатель.

Его поставили здесь ради шутки, но Гуров этой монументальной шутки не понимал. Указатель сработали по-настоящему: на большой бетонной плите торчала приваренная к трубе стрела, указывая на север, и на ней красными буквами было написано, какой из бригад, строивших башню, сколько километров от башни до дома, если шагать по прямой пешком.

Даже во сне Гуров сознавал, что цифр этих он не помнит и помнить не может. Он только обрадовался, что ползет правильно, но тут же увидел цифры так ясно, словно мог читать их сквозь валивший стеной снег:

Ленинград — 2620 км

Ростов-Дон — 540 км

Горький — 2190 км

— Эльбрус видно! Смотри-ка... — сказал возникший прямо из снега «гений». Одет он был совсем не по-зимнему, в своей вечной домашней куртке с кожаной спиной.

— Да ты что? — чуть не вскричал Гуров.

— Точно он. Двуглавый...

Гуров проснулся. У окна стоял инженер из соседней комнаты. Его не совсем в шутку называли за глаза «гением» (количество его изобретений не поддавалось подсчету). Новенькие, разумеется, бросились к окну. «Гений» их и звал. Но «гению» этого было мало.

— Взгляните, — обернулся он к Гурову. — Не видели еще?

— Нет, — засмеялся Гуров, вспомнив, как только что чуть не кричал на него.

— Стоит взгляда. Все-таки самая высокая вершина в Европе. Отсюда видна, кстати, только на восходе.

Гуров видел, что «гению» уже неважно, встанет он смотреть или нет. Поэтому не встал.

— На значки не хотите взглянуть? — спросил «гений». — Зашел показать. Здесь, говорят, уже сто лет мечтают иметь какие-нибудь... Правда, надо ребятам сделать, а то уедут, и вспомнить нечего.

Он подал значки Гурову. На обоих была белая башня телескопа.

— Гнутся? Пустяки! Пробные. Только отштамповал. Жесть. Краски — тоже акварель... По идее приятные? — быстро спросил «гений».

Гуров согласился. Один действительно ему нравился.

— Этот? — опередил его «гений».

— Да.

— Формой? Нет? Странно! Значит, цвет... Цвет будет другой.

«Гений» навязывал свой темп жизни, как всегда не обращая внимания, с каким чувством его темп принимает собеседник. Когда собеседник не умел принять его совсем, «гений» уходил — ему становилось скучно.

Сейчас он ушел быстро.

Утро стояло чудесное. Гуров шагал по дороге, наслаждаясь солнцем, теплом и одиночеством.

Станица осталась позади, впереди голубели горы, и Гуров шел легко и быстро. Он знал, что, хотя сегодня и выходной, машин на дороге будет мало, но кто-нибудь все-таки поедет к башне, значит, подхватит и его. На худой конец, он просто пройдется, у башни все равно делать нечего.

Сам не замечая того, Гуров уже не мог думать о телескопе как о чисто инженерном сооружении.

Даже недостроенный, телескоп притягивал к себе людей. Он стоял далеко от станицы, у горы Пастухова, казался издали маленьким, даже незначительным, но его серебряно блестящий купол обладал странной силой притяжения — понятной и в то же время непростой. Такой силой притяжения обладали только сооружения, подобные этому.

В сущности, телескоп был уже построен, не было лишь оптики. И до сих пор строительство его — кстати, довольно быстрое — держалось на безоговорочном доверии сменявших друг друга групп людей. Доверие это подразумевалось всеми и никогда не подвергалось сомнению — по крайней мере, видимому. Кто-то очень давно дал идею строительства; другой — разумеется, это был целый круг людей — должен был эту идею принять, и наверняка не без трудностей; потом были посланы уже совсем другие люди — незнакомые ни с первыми, ни со вторыми, но тоже принявшие идею — искать это небо... Проходили годы. Те люди искали небо, а кто-то совершенно уверенный, что небо будет найдено (как могло быть иначе?), работал над проектами. Связь же между всеми этими людьми, а их накопилось уже громадное количество, осуществлялась именно доверием. Ничем другим она и не могла осуществляться. Когда же совершенно новые люди, не имевшие ни малейшего представления о личных свойствах — талантах или бесталанности самых первых, а имевшие дело только с проектами и с отчетами нашедших небо, приступили наконец к строительству, то доверие, копившееся вокруг будущего телескопа, было уже громадным и обязывающим. Ставшее буквально материализованным в громадных затратах, а это, по-видимому, было не самое главное, оно притягивало к себе людей — причем не первых попавшихся (такие быстро отсеивались), а едва ли не лучших в своих специальностях.

Проходя мысленно весь этот круг, Гуров понимал, что имеет дело не просто с выбором: остаться ему тут или нет, он имел дело все с тем же доверием. Даже «гений», лично ему неприятный, был «притянут» сюда все той же силой, которой он, Гуров, все еще сопротивлялся, размышляя, менять ли свою жизнь так резко и, видимо, бесповоротно или не менять ее уже никогда.

«Газик» монтажников притормозил впереди.

— К башне, что ли? — кричали из него.