Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №05 за 1971 год

Я снова стою на этой плите у входа, словно никогда и не был здесь. Сразу же за плитой два больших, похожих на почтовые, ящика. Рядом стоит высокий, плотный, судя по черному из тонкого сукна сюртуку — служитель церкви. Входящих он просит опустить «кто сколько может» на уборку. Раньше этих ящиков не было. Опускаю мелочь, прохожу. Немноголюдно, ряды пустые. Каждый шаг отдается в темнеющем куполе... Так и хочется выйти, найти старика и поговорить с ним...

Резные гербы графов и баронов, гробницы из белого мрамора. В них захоронены русские мореплаватели Грейг, Крузенштерн — выходцы из Эстонии. Каждая плита — тоже гробница с эпитафией. Высоко в серой известковой стене воткнуты флагштоки со свисающими над гробницей Крузенштерна тлеющими знаменами. Их стало меньше. В стене чернеют отверстия, в которых раньше были тоже флагштоки. Кажется, дотронься до знамени, и ветхая, обесцвеченная временем материя расползется. Только пристально вглядевшись, различаешь, что крайний флаг был белым с синим диагональным крестом. Никак не могу привыкнуть к сумрачному освещению, к какой-то неуютности. Раньше все это казалось нарядным, таинственно-загадочным. Шагаю по плитам и пытаюсь отыскать могилу Беллинсгаузена. Имена, даты и эпитафии на плитах почти стерты ногами прихожая, и разглядеть их очень трудно. Прошу служителя показать эту могилу, но он отвечает, что ее здесь нет и что Беллинсгаузен похоронен у себя в имении на Сааремаа.

— Но Паустовский писал, что он захоронен в Домской церкви.

— Конечно... Может быть... Но я точно знаю — на Сааремаа.

Я не верю ему.

— А вы не знаете, лет двадцать назад в церкви был сторож или звонарь, где он? — Пастор порылся в памяти. — Он ходил с вечно погашенной трубкой.

— А-а-а, — протянул пастор, — был, — он назвал его имя. — Был, но умер. Давно умер.

И я снова не поверил ему. Не хотел верить...

Я ожидал увидеть «Вегу» старушкой, но все еще большой и красивой. Однако у одиннадцатого причала еще издали я разглядел среди современных сухогрузов маленькое суденышко, похожее скорее на яхту с голыми мачтами. Что-то вдруг защемило внутри, и, как это бывает в детстве, возникло чувство обиды непонятно на кого и за что. «Бега» действительно постарела, но руками курсантов она была все так же заботливо выкрашена свежей белой масляной краской.

На паруснике все помещения под палубой, отчего палуба кажется безжизненной, пустой. И только когда подняты все паруса — судно преображается, поднимается над водой, и романтический вид его не сравним ни с какими четкими и строгими линиями современных громадин. В парусном судне есть что-то от ветра, от песни.

Я сохранил это судно в памяти во всех деталях не только потому, что курсантом плавал под его парусами и учился на нем, но и потому, что «Вега» — это вообще первое судно, на которое я не только ступил в первый же день своего приезда, но еще и ночевал вместе с Вяйно в носовом кубрике.

Я надеялся, что механик на этом учебном судне наверняка знает о Вяйно и поможет разыскать его.

Молодой штурман пригласил меня обедать в кают-компанию, сказав, что механик скоро будет. В кают-компании я чувствовал себя легко и свободно и с удовольствием зачерпнул половником наваристый борщ.

— Рейно, — обратился капитан к пригласившему меня штурману, — после обеда соберите первый курс, у меня с ними занятия.

— Борис Михайлович, разрешите и мне присутствовать?

Штурмана не поняли и переглянулись, а капитан улыбнулся :

— Вы когда окончили училище?

— В пятьдесят четвертом.

— Да-а... — протянул он, словно я напомнил ему об очень далеком, — тогда эти молодцы, — кивнул он на штурманов, — ходили в чулочках и с ранцами за спиной.

— «Правила предупреждения столкновения судов», — четко диктует капитан, и ребята, склонив головы, начинают быстро записывать.

Вслушиваюсь в неторопливые слова капитана и, чтобы вернуть ощущение, которое испытывают сейчас курсанты, тоже достаю блокнот и пристраиваюсь в четкий ритм лекций. Понимаю, что не отвык, успеваю записывать, но в то же время чувствую себя чужим. Не нахожу какого-то внутреннего, бессловесного контакта с этими парнями, как не могу пока отыскать тот первый день, я вижу его, но он исчезает при попытке к нему приблизиться.

Светлоголовые, в серых робах ребята исписывают строку за строкой в таких же пронумерованных журналах, какие были когда-то у нас. И лекции те же, и те же вопросы капитана:

— Так через какие же промежутки дает сигнал судно, стоящее на якоре в тумане?

Я смотрю на ребят и думаю, что им совершенно безразлично, кто я, зачем здесь сижу, что записываю. Может быть, это оттого, что я не моряк. Мы с Вяйно именно так же отреагировали бы на незнакомого человека на судне: равнодушно и пренебрежительно, если бы он оказался с берега. Я делаю последнюю попытку сблизиться с этими ребятами и отвечаю на вопрос капитана:

— Через каждую минуту молчания шесть секунд...

— Через каждую минуту молчания пять секунд, — поправляет капитан, и я вижу, что он прощает мне эту ошибку и что он, пожалуй, не только понял, но и стал соучастником моих поисков. А ребята, казалось, и не заметили моей попытки. Они другие. У них своя точка отсчета времени. Они воспринимают настоящее через сегодняшний день. Мы видим и воспринимаем это настоящее в сравнении пусть не с очень далеким, но все-таки прошлым.

И оттого это настоящее острее и емче.

Человек с догом появился еще раз. Огромный дог тянул его прямую высокую фигуру через площадь Ратуши. Казалось, оба торопятся по одному и тому же делу. Седая, крепко посаженная голова, горящие глаза, рука, сжимающая повод. Куда они? Я вгляделся и узнал этого человека. То есть узнал человека, которого часто видел, но не знал, кто он, чем занят, как его имя. Это было просто знакомое лицо... У каждого Таллинна есть свое кафе-клуб, и все деловые встречи, свидания назначаются именно здесь. Даже домашние хозяйки, перед тем как идти на рынок или в магазин, обязательно заходят в кафе, за свой столик. Официанты знают, что, если кто сел на свое место, это надолго. Место уступают лишь знакомым, от которых при этом ждут интересных новостей. Но если вошедший пришел ни с чем, ему уступают кресло и, готовя тему на будущее, говорят:

— Вы не слышали, Хельгу Мяш назначают директором новой гостиницы «Кунгла»...

— Что вы говорите! Как это получилось?

— Об этом мы поговорим подробнее при более обстоятельной встрече...

Много лет назад в кафе «Таллин» завсегдатаем был высокий молодой человек с тарзаньей прической, неряшливый и небрежно одетый. Со стороны он казался уличным артистом. Его место было у окна, и он либо сидел один и подолгу смотрел в окно, либо в окружении тетушек, которым рассказывал что-то удивительно необыкновенное. Помню, как мы с Вяйно ели в этом кафе свои макароны с тертым сыром и вдруг от окна раздался голос: