Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №08 за 1971 год

А. Пумпянский

Из Севи, отправного пункта судов, следующих с плотами в Кызыл, мы вышли глубокой ночью. Маленькое село еще спало, беззвучно, тяжело, но мужчины — охотники и рыбаки — уже снова собирались в тайгу. Слышалось ворчание собак, скрип колодцев.

Даже в темноте чувствовался туман. С рассветом он усилился, и плотная, опустившаяся сверху завеса прочно застыла метрах в двадцати над водой, сделав безукоризненно ровный разрез пейзажа по горизонтали. О том, чтобы разглядеть поднявшиеся над рекой, похожие одна на другую остроконечные вершины Семи Братьев, не могло быть и речи.

Всех волновал вопрос, сможем ли мы в тумане увидеть знаменитый Хутинский порог. Один за другим подходили к капитанской рубке случайно попавшие на судно пассажиры. Их взяли в рейс после того, как каждый поклялся, что отпуск его закончился вчера и сегодня ему уже следовало приступить к работе в Кызыле, в Красноярске, в Ленинграде. Кроме того, следовало предъявить капитану на случай аварии собственные спасательные средства — камеру от самосвала, надувной пояс, спасательный круг или что-то в этом роде.

Каждый второй пассажир на судне — турист, позади у которого Нойон-Куль, Азас, Додот или Хамсара — несколько пустынных озер и столько же рек, быстрых, славящихся редкой рыбой, порогами, шиверами, — короче, Тоджа.

— Далеко еще до порога?

Капитан мелководного буксирного водомета — иначе МБВ — отвечал всем одинаково от самой Севи:

— Близко.

С самолета, когда мы летели сюда, окружавшие Кызыл горы казались мягкими, мирными, одутловатыми, словно из резины. Между ними было хорошо видно место, где Бий-Хем и Ка-Хем, сливаясь, дают жизнь Верхнему Енисею. Высвеченные солнцем реки казались сверху неподвижно-тяжелыми, будто отлитыми из золота, с навсегда застывшими в всплеске волнами. Сейчас пейзаж ожил: ущелья становились глубже, вершины острее, кое-где начал появляться лес. Он рос на северных и северо-западных склонах гор, оставляя южные, наименее влажные, голыми. Гряда за грядой, как стадо наполовину остриженных овец, горы бежали в Тоджу...

Капитан стоял за рулем молча, не ропща на туман, в надвинутой на лоб теплой осенней кепке, ватной стеганке и сапогах, широко расставив ноги. Время от времени он оглядывался назад, на плот, плавно отклонявшийся по течению от одного берега реки к другому.

Механик-штурман Саша, в синей форме речника, казавшийся рядом с капитаном совсем юным, охотно уточнял:

— Тридцать километров. Двадцать километров. Десять.

Тоджа — единственный район Тувы, который связан со столицей республики пока лишь воздушным сообщением. С севера — Восточные Саяны, на юге — хребет Академика Обручева. Есть, правда, и тропы, и перевалы с шестами, укрепленными в камнях. На шестах тряпки, пустые консервные банки, конский волос — традиционная дань, собираемая непритязательным тувинским богом пешего туризма.

Лишь на несколько месяцев открывается зимняя дорога от Турана да летом водная, через Хутинский порог.

...Бий-Хем уже не дробился на протоки, а тек единым руслом по так называемому Сейбинскому сужению между сдвинувшихся красноватых скал.

— ...Раньше, бывало, доведем плот почти до порога, отцепимся и заходим сзади, а плот по течению пускаем, — вдруг как-то со средины фразы, когда уже никто не ждал от него ни слова, начал капитан, — тогда, правда, мы еще на катерах ходили...

— Давно в этих местах водят плоты? — я придвинулся ближе и приготовился понять и запомнить. «Живут себе меж гор и лесов по речкам, горы каменны, а леса черные, большие... А ездят на оленях и на конях... Угодий никаких нет, и хлеб не родится», — доносил из Тоджи в начале XVII века первый посол Москвы Василий Тюменец.

— Местные люди плоты не водили... В Тодже занимались охотой, в степи — скотоводством.

Я помнил юрты пастухов. В степи они встречались часто. Юрты стояли по две и по три, иногда больше, но чаще встречалась одна — с резным столбом поодаль для коня, с невысоким помостом, где хранятся ненужные в юрте вещи, с круглым загоном для скота и непременными тяжелыми бидонами у входа. Особенно сказочно юрты выглядели к вечеру, на закате солнца. У столба привязаны низкие выносливые лошади с длинными, почти до земли, хвостами, в закутке замерли в ожидании ночи овцы. У юрты собрались в кучку дети, гремят посудой женщины. Положив морды на вытянутые до хруста толстые лапы, нежатся страшные для хищников и равнодушные ко всем двуногим мохнатые собаки.

— ...Первыми стали водить плоты переселенцы из России — Черняев из Жарова, Гостюхин, Иван Дуганчи.

— А вот вы, приближаясь к порогу, волнуетесь?

— Вроде привык: двенадцать лет хожу. Хотя, сказать по правде, все равно тревожно: порог! — он вдруг снова замкнулся, закурил «Беломор» и больше уже не отрывался от реки.

В 1902—1903 годах по поручению Восточного отдела Российского географического общества Туву посетил известный польский революционер Феликс Кон, отбывавший ссылку в Красноярской губернии.

Вот как описывал Феликс Кон прохождение порога:

«...В семь часов утра двадцать третьего июля мы двинулись дальше. Команда «на молитву!» была произнесена на этот раз как-то торжественно. Предстояло плыть через Утинский порог.

Течение с каждым километром становилось быстрее. Деревья на берегу только мелькают. Плывем как по коридору. С обеих сторон Енисея высокие скалы. Время тянется бесконечно долго. Но вот издали уже доносится глухой рев порога.

— Ну, братцы, помолимся еще раз! — сняв шапку, скомандовал лоцман.

Жутко. Порог ревет все громче и громче. Впереди мелкие брызги воды, словно туман, поднимаются вверх. Еще секунда, и видна гневная пена порога.

— А где хлеб-соль? — в последнюю минуту спрашивает тревожно лоцман. Поспешно на борт плота была положена коврига хлеба и соль.

— Держись! — послышалась последняя команда.

...Плот накренился, нос погрузился в воду, корма поднялась. Гребцы крепко держались за гребь, но и их повалило. С одного сорвало шапку, а затем все погрузились в воду.

— Урше! — молились пожелтевшие кочевники.

Плот трещал, того и гляди разлетится вдребезги». Совпадение: сейчас конец июля, начало восьмого часа. По-тувински июль называется очень поэтично: «эки тозаар ай» — «месяц хорошо снимающейся бересты». В июле жарко припекает солнце, но здесь, на реке, всегда прохладно.

Течение Бий-Хема заметно устремляется вниз, стиснутое громадами скал с обрезанными туманом вершинами.

— Рюкзаки на корму, — не глядя по сторонам, командует капитан. — Привяжите собаку: смоет! — Теперь он неотступно всматривается в даль.

Рюкзаки перенесены на корму, частично сложены и закреплены в спасательной шлюпке на палубе. Сверху, на вещах, привязан годовалый эрдельтерьер Билли. Он тревожно принюхивается, подставляя бородатую морду влажному, полному брызг ветру.