Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №08 за 1971 год

Однажды приехал его бывший хозяин. Он был веселым человеком. Своему бывшему бою он привез сотню визитных карточек в прозрачной коробочке. На плотном бристольском картоне была крупно вытиснена фамилия конголезца — Нгалу, а ниже, буквами помельче, — охотник-проводник. Хозяин сделал это даже не столько в насмешку над стариком — просто ему было страшно забавно, когда он представлял себе обалделые физиономии будущих жертв своей шутки. Он предвкушал эффект того момента, когда в прохладном полумраке и первобытной сырости тропического леса, в оглушительном гомоне незнакомых птиц и верещании ящериц, в гвалте чернокожих малышей, сбежавшихся к пыльному «лендроверу», в дыму костров, на которых варится маниока, к оглушенным впечатлениями и жуткой дорожной тряской туристам подойдет Нгалу и торжественным жестом протянет свою визитную карточку...

Европеец рассчитал будущий эффект, как ему казалось, точно: слишком разителен был контраст между конголезской деревней и одной из самых поверхностных и утонченных условностей так называемого цивилизованного общества. И все-таки в конечном счете он ошибся. Причем дело даже не в том, что старый слуга, может быть, уловил насмешку в поведении хозяина или не стал подражать чужому белому миру. Просто он сделал то, чего европеец никак от него не ожидал, — старик поступил с визитными карточками по-своему. Ведь он был охотником и зависел от расположения лесных богов, которых принято умилостивлять подарками — может быть, и сейчас эти визитные карточки, пожелтевшие от солнца и сырости, торчат на сучках засохшего дерева необычными фетишами рядом с лоскутками материи и пучками травы...

Конголезцы никогда не были ксенофобами. Да и может ли относиться к чужестранцам с ненавистью народ, чья мудрость создала пословицу-обычай: «К чужеземцу, пришедшему в твою деревню, отнесись как к малому ребенку». Поэтому сегодняшняя непроницаемость этого мира, кажущаяся загадочной и непонятной «африканская душа», ее явное нежелание раскрываться перед чужестранцами — все это является лишь естественной реакцией народа — гордого народа — на пережитые им страдания и унижения. Нет людей, привыкающих к угнетению и рабству. Даже подчиняясь насилию, конголезцы упорно продолжали оставаться самими собой. Когда сталкиваешься с этим миром, невольно испытываешь уважение к его невозмутимой и спокойной мудрости, твердости и глубине. В конце концов понимаешь: Африку нельзя открывать — она должна открыться сама.

Для самих африканцев, для их руководителей проблема заключается еще и в следующем: как вызвать к жизни потенциальные силы этого замкнувшегося в себе деревенского мира, как сочетать современные прогрессивные социально-экономические процессы с традицией, обычаями, философией народа.

Хранителем традиции в Африке является деревня. Но ведь в то же время это наиболее консервативная, отсталая социальная группа. Колониализм превратил Африку в разделенный мир. Не только произвольно устанавливая границы колониальных владений. Не только разжигая племенную вражду и междоусобицу. Но еще и тем, что он сознательно обрекал деревню исключительно на роль поставщика дешевых рабочих рук, а практически — на медленное вымирание.

Независимость прервала этот процесс медленного угасания африканской деревни, а вместе с ней и народного духа, народа. Но последствия колониализма дают себя знать: африканская деревня, застывшая во вчерашнем дне, замкнутая, настороженная, живущая своей жизнью...

В призрачной сырости леса за поворотом пустынной дороги одиноко сидит девчушка лет семи, натянув на острые коленки подол рваного цветастого платьица. Рядом с ней золотистым пятном на темно-зеленом бархате зелени — горка маленьких литых ананасов. Девочка смотрит снизу вверх широко открытыми глазами, не моргая.

— Продаешь?

— Э! (Да!) — отвечает девочка, показывая растопыренную пятерню.

— Пять франков?

В Конго нет ничего дешевле коробки спичек, но она стоит целых десять франков. Девочка что-то путает. Роюсь в кармане, вытаскиваю стофранковую бумажку. Девчонка ожесточенно мотает головой: «Пять франков...»

Я пускаюсь в долгие объяснения, пытаюсь уговорить ее: во-первых, у меня нет мелочи, во-вторых, пять франков за эти чудесные ананасы — абсурд! Девчонка улыбается во весь рот, но твердо стоит на своем. Наконец где-то рядом в зарослях на невидимой тропинке шорох веток — на дорогу выходит мужчина: Он оказывается сговорчивее дочери, но ненамного: отказывается от стофранковой бумажки, но соглашается принять десятифранковую монету. Невероятно.

Уже потом в Браззавиле мне объяснили: все в порядке, к «колониальному грабежу» я непричастен. Дело в том, что у жителей глухих лесных деревень существует фактически собственная денежная система, которая признает только медные монетки — они практичней быстро приходящих в негодность бумажек. Внутри самой деревни и между жителями соседних деревень существует соответственно своя система расчетов, где медные монетки имеют совсем другую, отличную от номинальной, стоимость.

В более широких масштабах эта экономическая замкнутость конголезской деревни приобретает характер национальной проблемы: вырвать деревню из традиционного круга натурального хозяйства.

Сегодня в Африке людей объединяет грузовик. Это детище техники «вросло» в быт африканской «глубинки». Рыжевато-красный от дорожной пыли, волоча за собой трехметровый сухой стебель какой-то травы, намотавшейся на ось в пути еще два дня назад, грохоча на всю округу расхлябанным кузовом и мятыми крыльями, он вламывается в уличный поток города, распугивая маленькие легковушки, чадит бензином... Так входит в порт потрепанный бурями океанский корабль с ржавыми потеками на бортах и выбитыми стеклами иллюминаторов... Ведет его не обычный шофер, нет, а «морской волк» — водитель, получивший специальное удостоверение на право вождения грузовиков по дорогам Африки — «шофер де брусс»...

В дороге, на севере Конго, пустынном и занесенном песками, встречный грузовик возникает ниоткуда, его появление всегда неожиданно и чуточку ирреально среди этих печальных холмов с вечно тлеющими травами на пологих склонах.

Как-то на плато Батеке я встретил стоящий грузовик — шофер решил дать отдохнуть перегревшемуся мотору. Под уважительными взглядами пассажиров мы — двое из клана посвященных — обменивались сведениями о состоянии дороги, шофер советовал быть поосторожнее в песчаных колеях, рассказывал, как из них выбираться, и тут я увидел нечто неожиданное. Почти у самой кабины, на левом борту грузовика, подвязанная под мышками и под животом обрывками провода, висела убитая обезьяна. Она висела, безвольно свесив длинные лапки, безразлично, с усталой мудростью глядя мертвыми глазами на песок дороги. Она была голубая — всех оттенков голубизны — от яркой лазури неба до сизоватой черноты грозовой тучи, и загадочная мина древних индейских масок застыла на ее морщинистой темной рожице. Голубая обезьяна, висевшая на борту «мерседеса» (120 лошадиных сил, классическая схема трансмиссии, 5 тонн грузоподъемности), отчуждала это произведение современной техники от мира, его породившего. Сто лет назад удачливый охотник привязал бы ее к длинному шесту, сегодня он везет добычу на грузовике.