Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №08 за 1971 год

Вскоре и ему пришлось остановиться, мачете взял мальчик, и мужчина оглянулся назад: узкая кривая тропинка обозначила их путь, они хоть смогут по ней вернуться, найдут обратную дорогу.

Снова наступил его черед взяться за мачете. И когда мужчина должен был сменить сына в третий раз и хотел было уже предложить передохнуть, он вдруг обратил внимание, что шум речки стал совсем другим, и увидел сквозь деревья, что ущелье расширяется — впереди блеснула речка, петляющая среди валунов. Теперь они опять смогут пойти по берегу; еще немного — и к черту мачете. Остаток пути он расчистил сам. Не заметь он речку, у него не хватило бы на это сил.

Мальчик возбужденно что-то говорил у него за спиной, в восторге, что они пробились через непроходимые заросли.

И вот они уже смеются, сидя на берегу, бесконечно счастливые, что ущелье позади, и мальчик показывает на горы и спрашивает, где же там озеро: в этой впадине или в другой, но отцу пока что не хочется об этом думать.

— Речка обогнет этот холм, — сказал мальчик, — и потом свернет влево, вон туда, где выемка, за тем коричневым пятном.

Он показал, где именно, но мужчина не взглянул туда. Он к чему-то прислушивался.

Слева доносился странный звук: это не зверь... и не птица. Нет... Вот снова, чуть слышно... И тут он понял, что это. Он взглянул на мальчика, но сын еще ничего не услышал, ему наяву мерещилось озеро.

— Пойду-ка я посмотрю, что тут вокруг, — сказал отец. — Может, поднимусь на холм, оттуда виднее.

— И я с тобой, — сказал мальчик.

— Нет, ты сиди здесь, отдохни.

— Я не устал. Ты рубил больше меня.

— Посиди. Я недолго.

— Только не задерживайся. Ведь уже близко.

Мужчина углубился в лес. Он надеялся, что тот звук не раздастся снова, а если и раздастся, мальчик не поймет, что это. Теперь он шел быстро, уже ни на что не надеясь. Обогнув холм, он увидел внизу, в лощинке, человека; тот что-то писал в блокноте. Он был в сапогах, ковбойке и шерстяной вязаной шапочке, за поясом торчал топор. Ну да, это лесник. Метит лес для вырубки. Лесник оторвал взгляд от записной книжки и выжидающе оглядел пришельца. Как будто встретились два странных зверя. Мужчина направился к нему.

Лесник был загорелый, большой, крепкий, как те деревья, что он метил.

— Вы в частном владении, — сказал он, когда мужчина подошел.

— Я ищу озеро, — сказал мужчина. — Говорят, будто в верховьях речки есть озеро.

— Как вы сюда попали? — спросил лесник.

— Шел по речке.

Лесник поглядел на его одежду:

— Похоже, что так. Поэтому и не увидели знака. На дороге есть знак, что проход запрещен.

Он не выказывал ни малейшего расположения.

— Дорога тут рядом, направо. Можно было бы и по ней пройти, будь у вас разрешение.

— Я не знал, — ответил мужчина. Ему стало страшно: он вдруг ясно представил себе, как трудно жить в мире слепому человеку.

— А вы про это озеро знаете? — спросил мужчина. — В верховьях речки?

— Да его давно и след простыл. Было когда-то на южной развилке, мили за три отсюда. А теперь там один ручеек. Не скажешь, где оно и было.

Мужчина очень устал. Ему хотелось сесть. Хотелось сесть и никогда не подниматься. Хотелось, чтобы тоска отпустила, а для этого надо было либо напиться, либо завопить что есть мочи. Хотелось забыть и о леснике, и о том, что он сказал.

— Могу вас подвезти обратно, если хотите, — предложил лесник. — Я поеду через час.

— Я вернусь по берегу.

— Вид у вас усталый.

— Что-то не хочется на машине. Хочу уйти тоже берегом.

— Ну что ж, только не забывайте — вы в частном владении.

Мужчина, пошатываясь, обогнул холм, внутри у него все сжалось от боли. Мальчик по-прежнему сидел у реки на своем рюкзаке, поджидая его.

— Ну что там? — спросил он.

— Холм совсем не высокий.

— Я так и думал. Ты что, разговаривал сам с собой?

Мужчина бросил на мальчика быстрый взгляд, но тот улыбался.

— Я тоже сам с собой разговаривал, — сказал мальчик. — Хорошо одному в лесу, правда? Ну теперь пойдем?

— Пойдем, если хочешь.

Мальчик встал, вскинул за спину рюкзак, потом взглянул на отца.

— Можно, я пойду впереди, отец? Мне так интереснее.

— Ну конечно, иди впереди, — сказал мужчина, и мальчик повел его за собой вдоль берега речки...

Мужчина смотрел на сына. «Хорошо, что он идет впереди, — думал он, — и не видит, каких усилий стоит мне каждый шаг». Скоро они дойдут до развилки и пройдут по протоке, что течет с севера, пройдут подальше, чтобы не осталось времени осмотреть южный рукав. Он уж постарается так устроить, чтобы мальчик всегда верил, что озеро осталось к югу от развилки. Если бы и он сам тоже мог в это верить! Но ведь сыну верить куда важнее!

Перевела с английского И. Архангельская

Рыться в чужих карманах, как известно, предосудительно. Но если все же — в интересах сугубо научных — мы предпримем такое массовое социологическое обследование, то средний результат, наверное, не будет сильно отличаться от предварительных предположений: кошелек с суммой (небольшой) денег, пара ключей, авторучка, пачка сигарет и рядом с ней частенько пачечка лекарства.

Человеческие потребности и человеческие слабости в основном общи для самых разных стран и эпох: скажем, японец XVII—XVIII веков носил повсюду с собой примерно то же, правда, в другом оформлении: связочку монет на шнурке (монеты для этого чеканились с дыркой), тушь, кисточку в футляре, трубку, кисет с табаком, кое-какие лекарства и косметику, которые вместе с тушью помещались в коробочке «инро» (1 См. «Вокруг света» № 10 за 1919 год.). Но вот беда, у нашего японца не было карманов. Покрой старинного японского кимоно их просто-напросто не предусматривал. Все эти нужные вещи приходилось носить на шнурке, прикрепленном к поясу, у всех на виду. Вполне понятно, городские щеголи соревновались в том, чтобы эти предметы достойно украшали их владельца. А японские мастера-ремесленники старались, чтобы каждый, даже самый мелкий, предмет выглядел оригинально, чтоб он отличался той неяркой, приглушенной, но изысканной красотой, которая так свойственна японскому художественному вкусу. Ремесленниками этих мастеров даже неудобно называть: многие из них были подлинными и большими художниками. Недаром их изделия украшают сейчас лучшие музеи мира. Среди этих шедевров не последнее место занимает миниатюрный предмет, который сам по себе ничего не значил, но для всех остальных был необходим. Это нэцкэ — то ли пуговица, то ли брелок; благодаря ему шнур прикреплялся к поясу надежнее и удобнее, чем если бы его просто привязывали. Для художественной судьбы нэцкэ было очень важно то, что он сам по себе почти ничего не значил и форма его не была предопределена (в отличие, скажем, от футляра, коробочки, трубки), так что здесь фантазию художника ничто не ограничивало. Конечно, имели свои пределы размеры — среднее нэцкэ около 4—5 сантиметров; но великаны, профессиональные борцы «сумо», носили великаны-нэцкэ до 10—12 сантиметров, тогда же как гейши, напротив, предпочитали нэцкэ совсем крохотные. Другое условие: нэцкэ должно было быть красивым не только на взгляд, но и на ощупь — острые грани, выступающие детали, которые легко обломать, всегда считались большим недостатком. И если где-нибудь в музее вы увидите нэцкэ, может быть, поражающее виртуозностью резьбы, но слишком перегруженное деталями, нэцкэ, не укладывающееся приятно в ладонь, — знайте, это уже продукт позднего времени, XIX Века, когда нэцкэ стали выходить из употребления вместе с кимоно, вытесняемым европейским костюмом, зато вошли в моду среди иностранных любителей экзотики. Их и стали делать тогда больше для европейцев, уже не для того, чтобы их носили на поясе, а просто как лежащую где-нибудь на виду безделушку.