Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1972 год

Но где искать его?

По мере накопления археологических сведений ученые выдвигали и отвергали немало гипотез. Сейчас уже не обсуждается вопрос ни о Центральной Европе, ни о Северном Причерноморье — там, как выяснилось, звериный стиль появляется в уже сложившемся виде. Не оправдало себя предположение о том, что этот стиль родился в ионийских греческих колониях Малой Азии.

Все новые и новые варианты звериного стиля открывали исследователи в Минусинских степях, курганах Алтая, на стенах Тагискенских мавзолеев в Средней Азии. Но и они не давали точного и четкого ответа на вопрос.

В конце 20-х годов советские археологи в Хакасии, близ реки Карасук, открыли погребения бронзового века с большим количеством никогда ранее не встречавшихся, необычных по манере исполнения художественных изделий. Эти изделия напоминают работы мастеров звериного стиля, но только лишь напоминают. Карасукские изделия можно назвать лишь предтечей его.

И вот недавно в результате работ советско-монгольской историко-культурной экспедиции были найдены — во всяком случае, есть все основания утверждать это — такие образцы, которые являются как бы переходным этапом между карасукскими изделиями и предметами звериного стиля в его классическом виде.

...Их издавна называют оленные камни — монументальные, высеченные из гранита, мрамора, базальта плоские стелы с изображением животных, чаще всего оленей (откуда и пошло их название). Они встречаются в Туве, Забайкалье и Монголии, но именно Монголию, видимо, следует считать центром их распространения. Долгое время считалось, что эти стелы начали создавать лишь в скифское время, примерно в VIII—VII веках до нашей эры. Но во время работы экспедиции были найдены камни, на которых ясно сочетается стиль карасукских мастеров с собственно звериным стилем. Предварительный анализ показал, что время создания таких оленных камней — конец II — начало I тысячелетия до нашей эры. Именно в это время, как считает большинство исследователей, формируются на территории Монголии древнейшие кочевые общества.

Итак, можно с достаточной уверенностью предположить: кочевники не только распространили в мире великое искусство звериного стиля, оказавшее влияние на искусство оседлых народов, они были создателями его.

Но... Какие причины вызвали к жизни этот стиль? Почему люди, чья жизнь зависела от домашнего скота, героем всего искусства выбрали зверей диких и вольных?

А может быть (это, конечно же, не научно обоснованное предположение, но лишь личные ощущения), люди, чья жизнь — вечная дорога, понимали, что одолеть ее может лишь тот, кто силен, как пантера, быстр, как олень, и крылат, как грифон?

Э. Новгородова, кандидат исторических наук

...До сих пор на Ближнем и Среднем Востоке, в Северной и Восточной Африке, в Центральной Азии живут 40—50 миллионов человек, ведущих кочевое или полукочевое хозяйство. Их жизнь мало чем отличается от той, которую вели их далекие предки. И это несмотря на то, что в небе над ними проносятся спутники и реактивные самолеты, что где-то, часто совсем неподалеку, ключом бьет жизнь, происходят важнейшие социально-политические преобразования.

Как долго будут еще существовать кочевники в век атомной энергии и космических полетов? Во многом это зависит от того, как пойдет развитие тех стран, в которых они живут. Встретят ли кочевники XXI век? Хотелось бы, чтобы этого не случилось.

Кентавру нужна земля.

Сидя в кузове «лендровера», мчавшегося по Белфасту, рядовой Джордж Фергюсон не верил своим глазам: у входа в типично английский магазин висело объявление «Распродажа — повреждено взрывами бомб». На улице в очереди стояли типичные английские домохозяйки в надежде купить по дешевке перепачканные войной платья и закопченные сумочки.

Названия магазинов и кафе «Маркс энд Спенсер», «Вулвортс», красные телефонные будки, широкие улицы и низкие здания —все здесь было точь-в-точь как в любом английском провинциальном городе. Лишь когда машина миновала Роял-авеню и взору Фергюсона предстала городская ратуша, он впервые осознал, что попал в город с колониальным прошлым: настолько непохож был этот помпезный белый дворец на скромные приземистые ратуши из красного кирпича, к которым он привык у себя дома.

Фергюсон почувствовал толчок в ногу. «Спишь приятель! — окликнул его сосед Маккинли. — Смотри, а то совсем не проснешься».

В резком зимнем свете даже центр этого города с полумиллионным населением выглядел искалеченным. Многие окна служебных зданий залатаны фанерой; три рядом стоящих магазина забиты досками; от магазина спорттоваров близ вокзала осталась лишь коробка стен под продырявленной крышей. На главной улице на двух гостиницах висели таблички «Продается».

Они промчались мимо нового отеля «Европа» и выскочили на широкую и грязную Гросвенор-роуд, ведущую к католической Фоллз-роуд. Здесь картина была еще мрачнее. На перекрестках вдоль Фоллз-роуд развороченная демонстрантами мостовая зияла черными ямами — булыжники понадобились, чтобы отбиваться от солдат и полиции. В разбитой витрине магазина сидели дети и о чем-то болтали. Промелькнул разрушенный кабачок. На фасадах домов черные следы копоти от зажигательных бомб, точно гигантские смазанные отпечатки пальцев, указывали на окна спален во вторых этажах. В новом жилом районе, застроенном аккуратными домиками на две семьи, улицы были усыпаны щебнем и осколками стекла. Причем угнетающее впечатление создавали даже не столько руины, сколько сама атмосфера какой-то подавленности: город был весь в ожогах, язвах и ссадинах. С тех пор как месяц назад англичане стали отправлять людей в лагеря без суда и следствия, взрывы бомб, нападения, массовые демонстрации не прекращаются ни днем ни ночью.

Из палисадника вперевалку вышел малыш лет четырех и неуклюже запустил камнем в «лендровер».

— Мне говорили, что нас здесь не слишком любят, — горько заметил Фергюсон. — Но это уж просто смешно.

Фергюсону было не по себе. Никогда прежде ему не приходилось бывать под огнем. До этого его часть охраняла Виндзорский дворец. «Мы стережем королевское серебро», — шутили солдаты на свиданиях с девушками. Еще раньше они провели три приятно однообразных года на Рейне да два с половиной месяца на бестолковых маневрах в джунглях Ганы.

До казарм оставалось несколько минут езды. Машина резко свернула на длинную узкую улицу, сплошь застроенную жилыми домами. На тротуаре женщина толкала перед собой детскую коляску и тащила за руку упиравшегося ребенка. Фергюсон почти не обратил внимания на человека, быстрыми шагами направившегося через дорогу. Оказавшись на середине улицы, тот сделал какое-то странное па, грянул выстрел, и... Фергюсон тупо уставился на кровь, хлеставшую из руки Маккинли. Второй выстрел вывел его из оцепенения. Он выпрыгнул из резко затормозившего и пошедшего юзом «лендровера» и, ничего не видя от страха, прижался к стене ближайшего дома. «Никогда не бросайтесь на мостовую, — поучал их сержант. — Не то спустят вам на спину «зажигалку» и поджарят к ужину. И помните, на улице для ИРА (1 ИРА — Ирландская республиканская армия.) все двери открыты, а вот вам лучше не соваться, если не знаете наперед, что за этой дверью».