Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №11 за 1972 год

Правда, бескорыстнейший И. Суручан, первый ученый-молдаванин, создатель кишиневского «Музея древностей Понта Эвксинского», собравший огромную коллекцию античных надписей, украшений, сосудов, предметов быта, оружия, найденных в Бессарабии, проводил на свой страх и риск и на последние свои деньги подлинно научные по тому времени изыскания, — но не было у него ни учеников, ни поддержки властей, ни средств для широких, достойных молдавской истории исследований.

Лишь в самом начале нашего века подвижники российской археологии супруги Стемпковские и один из основателей Одесского общества истории и древностей, Э. Штерн, провели раскопки большого числа кувганов и древних стоянок. Удача сопутствовала археологам — вещи, найденные в поселении конца каменного века вблизи города Бельцы, вызвали неподдельное восхищение участников XII Всероссийского археологического съезда, собравшегося в 1902 году. Эти раскопки убедили даже самых упорных скептиков в том, насколько перспективна для археологии молдавская земля. Но убедить скептиков — это даже не полдела. Нужно было заинтересовать тех, от кого зависело финансирование экспедиций, — чиновников и меценатов, и, главное, нужны были кадры исследователей.

Так и продолжались раскопки в Молдавии — от случая к случаю. И только лишь случаю обязана дореволюционная молдавская археология одному из великолепнейших открытий в исторической науке того времени...

В 1912 году во время сельскохозяйственных работ крестьяне села Бородино Бессарабской губернии нашли клад оружия, украшений и других изделий бронзового века. По счастью, клад этот — по-видимому, полностью — попал в руки ученых. В 1913 году Э. Штерн привез его на Лондонский международный конгресс историков. Бородинский клад на этом конгрессе стал сенсацией номер один... Два парадных серебряных отшлифованных копья, серебряный кинжал с золотой инкрустацией, серебряная булавка и четыре полированных из темно-зеленого нефрита и змеевика топора. Исследователей поражало буквально все — изящество форм, позволявшее видеть в каменных топорах произведение искусства; способ изготовления — ученые впервые увидели столь изощренную технику инкрустирования золотом по серебру.

Может быть, всеобщий интерес, вызванный Бородинским кладом, и стал бы тем толчком к планомерным исследованиям, в которых так нуждалась молдавская историческая наука, но началась мировая война. «Первая мировая и гражданская войны, затем боярско-румынская оккупация Бессарабии приостановили начавшееся было археологическое изучение края. В течение всего двадцатидвухлетнего периода оккупации здесь были проведены только небольшие разведки и мелкие случайные раскопки отдельных памятников», — пишут молдавские историки Николай Кетрару и Лазарь Полевой. Затем короткий предвоенный 40-й год — год воссоединения молдавского народа — и новая война...

И когда археолог Георгий Дмитриевич Смирнов заложил на Орхее первые раскопы, знали об этом месте только лишь то, что была здесь когда-то крепость, датировали которую еще по Кантемиру — временами римскими.

«Не хотел я с Орхеем связываться, — рассказывал мне в своей тихой кишиневской квартире недавно вышедший на пенсию Георгий Дмитриевич. — Не мое это. Мое — античность, а тут, увидел я, главное — средневековье. Да еще неизвестно, какое именно. Буквально как коммунисту приказали: «Копай...» Ну, не приказали, конечно, но разговор был... Махнул рукой — была не была. — Георгий Дмитриевич засмеялся тут, вспомнив: — Как тогда, в конце двадцатых, когда послали меня в аспирантуру. Я работал электриком в Музее Революции, в Москве, да еще фильмы революционные крутил по предприятиям. Умолял я директора нашего: «В электромонтерскую школу хочу, специальность надежную приобрести», — а он ни в какую. Ну, тоже партийный разговор был. Собралась наша группа — рабочие, фронтовики, бывшие красногвардейцы, кто вроде меня, из деревни (сам-то я рязанский). Жили как придется — с хлеба на воду. Но никакой поблажки нам не было. Латынь, древнегреческий. Голова лопалась — весь курс истфака за два года! А какие титаны читали нам! Вольно читали, мощно — все нынешние учебники из таких вот лекций и выросли. Кончал я уже в пединституте, потом на Украине работал, в Институте археологии. О войне на второй день только узнал — в экспедиции был. В 45-м демобилизовался — и снова в свой институт. Думал тогда спокойно год-другой за учебниками посидеть, позабылось ведь за пять лет все, какие-нибудь раскопки, если удастся, немудрящие на Украине провести... Но вызывает меня директор наш академик Ефименко Петр Петрович и говорит: «Поедем, дорогой Георгий Дмитриевич, копать в Молдавию. Решение есть...»

Танки еще по дорогам обгорелые стоят. Мины в виноградниках взрывались — обычное тогда дело было. Ползаем мы по земле, кислятиной пороховой несет от нее, а мы черепки — подъемный материал — в рюкзаки собираем.

Вот как мой Орхей начинался...

В 47-м доложил на ученом совете — так, мол, и так, памятник сложнейший, работы — бесконечно. Ну, мне, естественно, командировку и продлили... По сегодняшний день продлили...»

4

Много их было, таких вот командировок в Молдавию, в те первые послевоенные годы. Со всех концов Союза — из Москвы, Ленинграда, Киева, Харькова, Одессы, Уже в 1946 году была создана Молдавская археологическая экспедиция под руководством директора Института археологии Академии наук Украинской ССР академика П. П. Ефименко. В том же году украинские археологи Т. Оболдуева и Д. Березцов провели раскопки сложнейшего кургана в долине реки Когыльник.

На следующий год в Молдавию выезжает Трипольская экспедиция Института истории материальной культуры Академии наук СССР и Института истории АН УССР, которую возглавила доктор исторических наук Татьяна Сергеевна Пассек. В 1950 году создается Прутско-Днестровская экспедиция, руководителем которой стал московский археолог Георгий Борисович Федоров.

Не буду утомлять читателя перечислением того, что было открыто этими и последующими экспедициями, — скажу лишь, что без молдавской археологии теперь просто немыслимо ни одно крупное теоретическое исследование, касающееся древней истории Европы. Я хочу снова вернуться к тем алчедарским раскопкам.

...Через два дня после моего приезда было открытие лагеря. Начальник экспедиции собственноручно зажег костер, а когда все уселись вокруг него, встал и провозгласил: «По старой нашей традиции — первый тост за тех, кто впервые у нашего костра».

Я был не просто допущен, но торжественным протоколом причислен к великому экспедиционному миру молдавской археологии. Миру, где горят на плоской земле костры, с чистого неба скатываются звезды, невидимо шелестит у дороги источник, отворенный бог знает когда добрыми людьми; где зимние горести съеживаются до размеров ненужных и суетливых пустяков, а ценности ветхозаветно просты и мудры и обязывают тебя отныне и навсегда соизмерять с ними свои дела и помыслы; где неразделимы песни, работа и доброта.