Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №12 за 1972 год

Дай, мамко, голку

Тай ниточку шовку,

Най пришием квиточку

З зеленого барвиночку

Молодому на головку... То же поют молодой. Родители надевают венки на жениха и невесту. Вся церемония словно огромный венок, сплетенный из песен, шествий и плясок.

Назавтра невеста со своими гостями, а жених со своими отправляются «записываться» в сельсовет. Потом все садятся на коней и едут к невесте. Во главе процессии шесть человек с трембитами тоже на конях; свадебный кортеж молодых — дружки, сваты, односельчане — с песнями, плясками под звуки скрипок и гармоний. Приехали, невесту вносят в дом вместе с седлом — на счастье. Смех, гомон за столом, каждый хочет сказать что-то особенно приятное жениху, невесте, родителям, сватам.

Дружки между тем заводят старинные песни про гуглю и манта. Поют женщины, мужчины вторят:

Наша молода як ягода…

Гармонист разводит мехи с бубенцами, раскрасневшиеся пары высыпают на улицу...

Ой черная, ты черна!

Чернява, та чернява!

За що ты полюбила,

За що ты полюбила

Иванка кучерява...

Но это, как всегда, тайна. И не для того поют, чтоб выведать ее. А зачем, кто знает.

Ю. Юрьев.

Каждый африканец, достигший шестнадцатилетнего возраста, обязан иметь при себе «контрольную книжку». Если африканец не может предъявить ее из-за того, что забыл «контрольную книжку» дома, он совершает уголовное преступление. Рабочий-африканец совершает противозаконный акт, если принимает участие в забастовке любого рода. Это уголовное преступление карается штрафом до 1400 долларов, или тюремным заключением на срок до трех лет, или тем и другим одновременно. Африканец, посетивший хотя бы одну лекцию в Кейптаунском университете без разрешения министра по вопросам образования банту, совершает уголовное преступление. Лицо цветного происхождения, посетившее кинотеатр без специального разрешения, совершает уголовное преступление. Всякий, кто оказывает помощь семье лица, осужденного за преступление, выразившееся в протесте против апартеида, также совершает уголовное преступление. Любая политическая партия считается незаконной, если не все ее члены принадлежат к одной этнической группе, то есть если не все ее члены являются только африканцами, или белыми, или цветными. Ни один африканец не имеет права владеть землей и по своему усмотрению распоряжаться ею в какой-либо части страны. Если африканец не может предъявить квитанции об уплате налогов, полицейский имеет право арестовать его и доставить к чиновнику по делам банту, который, в свою очередь, может выдать ордер на задержание африканца до тех пор, пока не будет выяснен вопрос с уплатой налогов. Африканец, который напишет на стене дома любого лица «Долой апартеид», совершает уголовное преступление.

Любое лицо, выступающее за ввод войск Организации Объединенных Наций в Юго-Западную Африку, виновно в уголовном преступлении, карающемся тюремным заключением на срок до 5 лет или смертной казнью.

(Из законодательства ЮАР)

Несколько лет назад свою первую посадку самолет компании КЛМ на пути из Иоганнесбурга в Европу совершал в Браззавиле. У европейцев, живущих в небольших африканских городах, существует комплекс, который когда-то наблюдался у жителей захолустных пристанционных местечек и городков России: к приходу скорого поезда, проскакивавшего через станцию с минутной остановкой, на перроне собирались праздные обыватели, жаждущие «людей посмотреть и себя показать». В Африке тоже существует категория завсегдатаев, раза два-три в неделю собирающихся в аэропорту к «европейскому» самолету. Они никого не встречают и никого не провожают: пока транзитные пассажиры покорно пьют бесплатный оранжад, держа на коленях дорожные сумки и портфели, местные европейцы сплетничают за чашкой кофе или рюмкой коньяку. Потом они с завистью наблюдают за взлетающим почти у здания аэропорта лайнером и нехотя разбредаются к своим автомашинам.

Самолет из Иоганнесбурга прилетает ночью, когда влажный воздух покрывает густой росой уже успевший остыть металл автомашин, барьеров, стульев. В глухой, без малейшего оттенка темноте поле аэродрома абсолютно неразличимо; лишь сумасшедше толчется у редких фонарей ночная мошкара. Официанты в баре сонно сутулятся у стойки, дремлет таможенник в своем закутке. Тишина.

Но вот мириадами сиреневых светлячков мягко загораются вдоль бетонной дорожки посадочные огни, и через несколько минут в небе вспыхивают ослепительные лучи прожекторов самолета. С завораживающей медлительностью бесшумно сияющий белый ореол проплывает, снижаясь над аэродромом, сливается с линией посадочных огней, и уже издалека доносится запоздалый короткий гром реактивных двигателей. Потом начинается обыкновенное — к зданию аэропорта вываливается из темноты огромное тело самолета, лязгая и дребезжа, небольшой автокар лихо подтаскивает лестницу, просыпается таможенник, и вереница неуверенно ступающих людей бредет от самолета к сияющему оазису аэропорта по влажным бетонным плитам... Так бывает всегда, причем пассажиры этого самолета чем-то неуловимо отличаются от всех других. Хотя они, наверное, впервые увидели друг друга три часа назад, в их поведении нет той разнохарактерности, несогласованности, разнобоя, которые отличают людей, случайно собравшихся вместе на время путешествия, В их взгляде, выражении лиц одно и то же осторожное любопытство, одно и то же ироническое недоумение, какое бывает, когда человек сталкивается с явной нелепицей, противоречащей здравому смыслу, но которую другие вроде бы вполне здравомыслящие люди почему-то принимают всерьез как нечто нормальное. И весело тараторящие у стойки бара французы конфузливо смолкают под сочувственно-брезгливыми взглядами этих транзитных пассажиров, которые — будь их воля — никогда не допустили бы, чтобы африканцы хозяйничали в Браззавиле, Лагосе, Найроби, чтобы порядочные белые люди испытывали унизительное чувство неловкости — а может быть, и страха, — находясь в окружении тех, кому положено быть рабами. Они настороженно следят за приближающимся к ним официантом, ожидая откровенной враждебности. Но их обслуживают просто с вежливым равнодушием. Содрогаются ли они при мысли что из этого же стакана час назад пил какой-нибудь конголезец? Я не знаю. Но к тому времени, когда объявляют посадку на самолет, у них на лицах застыло мужественно-кроткое выражение страстотерпцев... Для белого гражданина ЮАР час в независимой африканской стране — это слишком, слишком много...

Гитлеру не удалось переделать мир соответственно своим расовым теориям, у людей постепенно отступает на второй план то, что еще совсем недавно они подвергались реальной опасности быть зачисленными в «унтерменши», оказаться за колючей проволокой концлагерей, что города, в которых они живут и по сей день, должны были превратиться в пустыри или озера. Нет, разумеется, забыть об этом невозможно, однако со временем тщательно разработанные и вполне серьезные планы фашистов воспринимаются как жуткая фантасмагория, плод коллективного помешательства. И в то же самое время, когда все более призрачными становились, уходя в прошлое, гитлеровские ужасы, под боком у человечества без шума и саморекламы, трудолюбиво и методично создавался миниатюрный рейх Южно-Африканской Республики. Правда, обмером черепов и прочей «антропологией» в отличие от гитлеровских ученых южноафриканские расисты себя не обременяют. Их аргументация носит не слишком научный, зато более прагматический характер: «Послушайте, я родился на ферме в Капской провинции, и я хорошо знаю черных. Ребенком я играл с ними. Но они другие люди, чем мы. Прежние правительства практиковали горизонтальную сегрегацию, мы же ввели сегрегацию вертикальную, до самого неба. Еще годы и годы единственной ценностью черных будет их рабочая сила».