Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1974 год

По дну бухты расплылись пятна ржавчины — следы разъеденного металла. Они напомнили мне об отчете одного рэкмена, который не смог добраться до «огромного количества монет, недосягаемых из-за груды железа». Уже наши предшественники жаловались на тяготы подводного труда.

Водолаз, подвешенный в машине Ирвина на глубине 20 метров (что кажется мне весьма сомнительным), должен был за несколько минут добраться до обломков. Если вода была прозрачной, он мог в лучшем случае собрать все, что было у него в поле зрения, но разгребать песок или пробиваться сквозь гальку ему было не по силам. Мне казалось поэтому, что следует уйти с мелководья и работать в тех местах, куда рэкмены XVIII века не могли проникнуть.

Остальные члены экспедиции вежливо согласились со мной, но остались при своем мнении. В самом деле, они ежедневно находили золотые и серебряные монеты там, где я еще ничего не нашел...

Идея все же не оставляла меня. День за днем мы с Андре ворочали каменные глыбы, расчищая проход. В результате были найдены... три поврежденные серебряные монеты. Постепенно я дошел до расщелины на дне одной из впадин. Согласно моей теории, именно здесь я должен был обнаружить основную часть слитков и монет. Но улов опять был очень скудный: два гнутых серебряных талера.

Как-то вечером я сидел дома над картой и размышлял над тем, что вызвало такой большой разброс наших находок: пушек, ядер, монет и обломков. Почему одни здесь, а другие там? Неожиданно я понял свою ошибку. Ну конечно же! «Вендела» наскочила на уединенную скалу в юго-восточной части бухты. Потом волны отбросили корабль назад, и во второй раз он налетел на скалы в северной части, где и развалился. Естественно, монеты должны были рассеяться по всему дну. Они вываливались через разбитый корпус корабля. Тем не менее основной груз затонул возле северных скал. По всей видимости, судно разломилось на две части, одну из них выбросило на камни, другую же волны протащили вдоль берега. Поиск следовало продолжить там.

Решение принято. Мы с Морисом приступили к расчистке дна в огромном подводном гроте. И действительно, с первых же дней мы стали находить по две, четыре, а иногда и восемь золотых монет, преимущественно голландских и датских. Серебряные монеты, лежавшие в мешках, слиплись, морская вода сцементировала их, а штормы разбросали эти комья по бухте.

День за днем мы рылись в расщелинах, пробираясь ползком в кромешной темноте. К вечеру мы падали с ног от усталости. Не было сил даже на разговоры.

Шли недели. Постепенно становилось ясным, что из части корабля, которую унесло вдоль берега, вывалилось значительно больше монет, чем мы считали вначале. В расщелинах у самого берега Луи обнаружил несколько гвоздей, а ниже — еще одну пушку. Дно вокруг было просто усыпано серебряными монетами. Я никогда не видел ничего подобного...

270 хорошо сохранившихся монет образовали восхитительную выставку портретов европейских монархов. В нашей коллекции были также золотые голландские дукаты с изображениями всадников, маршалов в мундирах, монеты с вензелями датских королей и правителей герцогства Брауншвейг-Люнебург. Это разнообразие и составляло главную ценность находки. Мы знали, что корабли Датской Ост-Индской компании экспортировали серебро и мануфактуру, и хотя из документов было известно общее количество монет, тем не менее их происхождение нигде не упоминалось.

Богатая коллекция золотых монет охватывала период с 1609 по 1737 год (время кораблекрушения). Были и более ранние, без дат, с изображением Фердинанда Арагонского и Изабеллы Кастильской. Мне лично больше всего нравился датский дукат, на котором с одной стороны была изображена крепость Кристианборг в Западной Африке. Она олицетворяла далекие рискованные предприятия, подобные тем, что в конце концов привели на Фетлар нас самих.

Как и в случае с «Хироной» в 1968—1969 годах, мы составили тщательный реестр найденного и положили монеты до поры до времени в сейф местного банка. Реестр предназначался для главного инвентаризатора находок (есть и такая должность в британском министерстве торговли), который обязан был распорядиться ими. Опыт показал, что скрупулезная честность в подобного рода делах вызывала у непосвященных два типа реакции: либо недоверие, либо заговорщицкое подмигивание, сопровождаемое комментарием типа: «Ну да, конечно... Для себя лично вы ведь тоже кое-что оставили, а? На память...»

Как объяснить, что между грабежом и нашей работой дистанция огромного размера? Видимо, только рассказывая о ней как можно большему числу людей. Кто знает, может, и кое-кого из них привлечет каторжный труд под водой, вознаграждаемый в случае удачи самой приятной вещью на свете — открытием.

Перевели с английского Е. Равен и В. Тауб

В июне этого года исполняется 175 лет со дня рождения А. С. Пушкина, Мы предлагаем читателям статью о работе, на которой, по-видимому, прервалась литературная деятельность поэта.

В заглавии — фраза, которая помещается в Полном собрании сочинений Пушкина; кажется, никогда не считалась принадлежащей Пушкину; на самом деле принадлежит Александру Сергеевичу Пушкину.

Столь замысловатое дополнение, конечно, требует некоторых объяснений...

Через 13 лет после гибели поэта произошло очень важное событие в истории пушкинского наследия: в помещичий возок были погружены десятки громадных тетрадей и сотни листов, исписанных рукою Пушкина, и все это отвезено из Петербурга в глухую приволжскую деревню, где на три года укрылся от мира Павел Васильевич Анненков, блестящий литератор, публицист, мемуарист.

Анненков написал в ту пору, пожалуй, лучшую биографию великого поэта, а также издал семитомное собрание его сочинений, куда впервые вошли многие тексты в стихах и прозе. Среди них фрагмент «Камчатские дела».

Постепенно на свет выходили планы, наброски и конспекты, явно относящиеся к далекому полуострову, на котором поэт никогда не был.

Только в 1933 году известный пушкинист Сергей Михайлович Бонди опубликовал последний из камчатских отрывков. И на этом их исследование почти остановилось. При всем громадном интересе и уважении к Пушкину специалисты не видели особого резона углубляться в добытые тексты...

В самом деле, Пушкин, как казалось, лишь конспектирует, хотя и довольно подробно, труд академика Степана Петровича Крашенинникова «Описание земли Камчатки». Книга эта, впервые напечатанная в 1755 году, относится к географической классике. В предисловии к ее последнему полному изданию (1949 год) отмечается, что «виднейший после Ломоносова русский академик XVIII века С. П. Крашенинников был пионером научного исследования Камчатки. Его данные о природе, о быте и языках местного населения, об открытии и завоевании этого полуострова представляют бесценное достояние географической и исторической науки. Написанное прекрасным русским языком, произведение С. П. Крашенинникова читается с неослабевающим интересом. Недаром оно в свое время было переведено на иностранные языки».