Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1974 год

С фотографии глядит на Стельцова военный летчик в шлеме с очками. На обороте написано: «Верному другу», подпись — «Сергей». Почерк надписей на обороте карточки и почерк писем — один, мужской, сильный. А датированы письма сентябрем восемнадцатого года, им два месяца, еще тепленькие! Подпись — красный военлет, комиссар авиаотряда Сергей Шанин.

Вот это открытие! Вот какие у яшемского пастыря «верные друзья». Вот кто, значит, вызвал в Яшму летчиков! Именно это имя выкрикнул Сашка на крыльце дементьевского дома! Ясно, и поп, и скитская монашка, и Сашка-проводник — агенты чекистов! Недаром Губанов так подозрительно отнесся к «целительнице»! Значит, немедленно в путь, ларец с собой, предостеречь Зурова, отдать ему ярославские бумаги, ускорить отъезд отряда... Но как быть с монашкой?

Подошла Марфа.

— Слышь, подпоручик! — Лицо женщины выражает недобрую решимость. — Уж не знаю, как вам и сказать. Жизнь наша лесная, темная, но свои законы имеем, иудина греха не прощаем. Сашка далеко покамест, не минует и его наша благодарность, но с той змеей расчесться надобно немедля. Сама поеду, управлюсь!

Совпадение мыслей поразило Стельцова.

— Правильно, Марфа. Ни пуха ни пера тебе, хозяйка!

...Саврасый конь нес санки-плетушку заволжской нехоженой целиной. Марфа помогала лошади выбирать дорогу полегче.

Уже открылся унылый край болота и лесистый холм на том берегу, в Заболотье. Марфа помнила — в начале брода надо брать правее холма, на устье речки, а с середины брода сворачивать на самый холм, как только глаз различит крест на вершине. Там скитское кладбище, а за устьем речки и холмом, на следующем подъеме — самые скиты женские, полтора десятка келий.

Перед началом брода Саврасый навострил уши и стал, будто раздумывал, правильно ли ступил в зыбкую стихию. В тишине зимнего утра Марфа различила чужой, не лесной звук. Молотилка, что ли?

Нет, стучит не сельская машина. Эта звонче, сходнее с автомобилем. И только женщина вспомнила про летчиков, как из-за вершин опушки появился над болотом самолет. Марфа успела всего его охватить взглядом, видела и голову очкастую. Верно и он заметил сверху одинокую подводу на краю болота. Скрылся он в стороне Заболотья, у мужских скитов. Саврасый испугался было незнакомого шума и промелькнувшей громадной птицы. Лишь когда все стихло, конь опять пошел вперед по колено в месиве. Марфа подсунула под валенки край полушубка, уселась по-татарски. Ей послышался в отдалении нестройный рассыпчатый звук, будто погремушкой тряхнули, потом сильный треск, но в этот миг сани провалились и днище покрылось водой, как в дырявой лодке. Все силы Марфы пошли на борьбу с болотом.

Стал виден крест на холме.

Марфа шевелит вожжами, лошадь берет левее. Полозья, дровни, плетеный кузовок, валенки быстро обледеневают... Опасную кромку льда в устье речки Ключовки Саврасый одолел легко. По неглубокому надледному снегу проехали сотню сажен замерзшим руслом, наконец выбрались на берег. Да, недаром этот брод заброшен!

Встретить подводу вышли две старухи скитницы. Марфа спросила, где келья Анастасии.

— Юницу нашу, господню радость, видеть желаете? Доброе дело. Избавление от муки телесной и душевной обрящете! Вон туда, за горку поезжайте, там сестрица Анастасия спасается. Батюшки-светы, да ты никак Ключовским бродом проехала? И жива добралась!

Потеряв старух из виду за поворотом, Марфа увидела отдаленный рубленый домик, одинокий среди островка темных елей. Над трубой вился парок. Забора или палисада у дома не было. Хозяйка «Лихого привета» привязала лошадь к дереву и вошла в келью.

Она не сразу и признала бывшую свою прислужницу Тоню в строгой и величавой женщине в черном. Ряса до пят. Платок черный до бровей, будто кистью наведенных. Огромные скорбные очи.

— Здравствуй, Тоня!

На лице инокини ни смущения, ни улыбки привета, ни даже удивления, словно бывшая хозяйка каждый день жалует сюда в гости. Но поклон монахини низок и смиренен.

— Здравствуйте, Марфа Никитична! Зовут меня Анастасия. Мирское имя уж и сама забывать стала, дай бог и вовсе забыть скорее. Спасибо, что потрудились проведать. Не угодно ли щец с дороги? Еще, наверное, не остыли в печи.

— Нет уж, благодарствую. По делу я к тебе. Собирайся-ка поживее, уходить тебе отсюда пора. Отец Николай велел отвезти тебя к твоим провожатым, до лесов керженских ты с ними поедешь.

Осматривая комнату, Марфа увидела на стене черную схиму-клобук, епитрахиль на грудь, рясу с расшитыми на ней скрещенными костями, распятиями, изображениями ключей, петуха и лестницы. Они были вышиты белыми нитями по черному полю схимы.

— Не рановато ли тебе в схиму облачаться, чай, не старица еще? — съязвила мимоходом посетительница.

— Схимы я никак еще удостоена быть не могу, ничем ее не заслужила, — ответила молодая скитница. — Жила до меня в этой келье старица, схимница. Сорок лет больше трех слов в сутки не произносила. Мне велено схиму ее беречь, пока не удостоят кого этой святой одежды.

— Ладно, знаю, что скромница. Только собирайся живее!

— Напрасно себя побеспокоить изволили, Марфа Никитична, ехали в такую даль опасным путем. Вчера старец Савватий обо мне вспомянул и прислал сказать, что белогвардейские офицеры хотят меня в дорогу с собою взять, а он не благословляет меня ехать с ними.

— Это почему же так? Сам отец Николай ехать велит!

— Отцу Николаю неизвестно, что люди эти недобрые, не богомольцы, идти с ними погибельно. Пулеметчиком у них там Иван Губанов, мясник бывший наш, похваляется, что баржу в Ярославле с пленниками обстреливал. Он и застрелил в воде Сашу Овчинникова, да будет ему память вечная, людская, благодарная. Могу ли я с убийцей его, на руки те глядя, за одной трапезой в пути сидеть? Перед богом я грешна, а перед красной властью вины не имею, места лучше здешнего мне не найти, дай бог мне здесь и в гроб лечь.

А Марфа уже и не слушала, как только прозвучало у той на устах Сашкино имя. Горячая волна ярой ненависти залила Марфино сердце, ненависти к этой черной змее, посмевшей произнести Сашино имя при той, у кого отняла всю радость жизни...

Хмурое лицо Марфы потемнело, как Волга в грозу. Она опустила глаза, чтобы соперница не отгадала сразу, не прочитала приговора себе...

За окном будто скрипнул снег. Опасаясь, как бы ей не помешали, Марфа рванула кожаную застежку полушубка и сунула руку за отворот.

Пораженная неожиданным движением и, главное, страшным лицом Марфы, инокиня вдруг смолкла, отступила назад и подняла руку перекреститься.

Выхватывая нож из-за отворота, Марфа зацепилась рукоятью за кожаную застежку. Эта заминка приослабила замах, когда Марфа кинулась на свою жертву.

— В гроб, говоришь, змея? Вот и ложись в гроб за Сашку!