Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1975 год

Оставив Шеловича на наблюдательном пункте, я пошел к Фирсову: казалось, противник появится прежде всего на левом фланге обороны. Фирсова застал в роте Гомолки. Комбат стоял на холмике, осматривая боевые порядки, за что-то выговаривая командиру роты. Доложил, что батальон приказ выполнил.

— Учтите, фрицы могут полезть с тыла, — сказал я офицерам.

— Учли, товарищ майор, — ответил Фирсов. — Гомолка оборудует окопы для «станкачей».

Ни Фирсов, ни Гомолка ни о чем не спрашивали, делали свое дело, и я был благодарен обоим за эту спокойную деловитость.

Скачущего от перелеска разведчика мы с Гомолкой заметили одновременно. Кто-то из солдат показал коннику на наш холм, тот свернул и, подхлестывая усталую лошадь, приблизился:

— Товарищ майор, фрицы! Танки! Километра два!

На разведчике обвисала черная от влаги, непросохшая плащ-палатка, он облизывал пересохшие губы. Мундштук и грудь коня белели от пены.

— Доложи Шеловичу! Передай, что останусь во втором!

— Есть, товарищ майор!

— Переверзеву скажи, подпускать на верный выстрел.

— Есть!

Разведчик поскакал к деревне.

— Ну, Фирсов, веди на свой НП.

— Куда ж вести, товарищ майор? Тут останусь.

— Не вырыл окопа?

— Обойдусь. Связисты вон отрыли. В крайнем случае к ним.

— Ложись! Ты не репер! (1 Репер — рейка, применяемая артиллеристами при пристрелке орудий.) Растянулись на земле: Фирсов — слева от меня, Беретели — справа. Смотрели на перелесок. Но первые залпы танковых пушек врага раздались на правом фланге, у Жарова.

Взглянул на часы. Одиннадцать. Только час и три минуты длилась передышка. Сейчас начнется самое тяжелое.

Встав на колени, я смотрел в бинокль. Из елового леса на батальон капитана Жарова шли, непрерывно ведя огонь, черно-желтые «тигры» и «пантеры». Два «тигра», поддерживая друг друга, двигались прямо по шоссе, а три, сопровождаемые семью «пантерами», ползли по равнине, то скрываясь за низкими холмами, то показываясь из-за них. Языки пламени то и дело вырывались из длинных пушечных жерл бронированных чудовищ. На дороге и на равнине, где темнели свежей землей наспех отрытые окопчики 2-го батальона, часто-часто вставали столбы разрывов.

Послышался резкий, характерный свист, метрах в пятидесяти от нашего холма тоже грохнуло: открыли огонь танки, наступавшие на батальон Фирсова. Они уже выкатывались из-за перелеска: один, второй, третий... Одиннадцать.

Началось!

По танкам врага ударили полковые пушки. Первыми выстрелами были подбиты головной «тигр» на правом фланге и два танка перед батальоном Фирсова. Врага это не смутило. За танками уже бежала пехота, на ходу ведя огонь из автоматов. Послышалась стрельба и в тылу полка.

Связисты соединили с Шеловичем. Тот доложил, что с восточной стороны к Лазареву подошла группа противника, заняла высоты, обстреливает деревню из пулеметов и автоматов.

— Держись! Сейчас вернусь! — крикнул я Шеловичу. — Если сунутся на деревню, контратакуй взводом автоматчиков!

Перебежал из окопчика связистов к Фирсову. Тот лежал, сцепив зубы, зло щурился, наблюдая за ходом боя.

— Иди в 3-й батальон! — крикнул я адъютанту. — Передай Вергуну: взять роту стрелков и сбить немца с холмов за деревней! Понял?

— Понял! — крикнул Беретели.

Адъютант поправил фуражку, пригнулся от свистнувшей над головой пули, выскочил и, петляя, понесся прочь от нашего холма.

— Ммм... — услышал я рядом. Лицо пытавшегося приподняться Фирсова перекашивала гримаса боли.

— Нога... — выговорил со злобой Фирсов.

Я взглянул на ноги комбата. Левая. Из сапога вырвало кусок кожи. По голенищу расползается кровь. Подоспевший фельдшер разрезал голенище, отбросил сапог, разрезал брючную ткань. Фирсов, побелев, цеплялся руками за траву.

— Пуля. Кость, — сказал испуганный фельдшер. Он торопился перебинтовать тяжелую рану.

— Лежи, Фирсов! — сказал я. — Лежи, друг! Заменю! Ничего!

Бой набирал силу. Шелович, которого я вызвал по телефону, сообщил, что на правом фланге, у Жарова, противнику удалось потеснить нашу цепь.

— Шелович! Фирсов ранен! Прими его батальон! — приказал я. — Жду тебя здесь!

Фирсова оттащили в низину, уложили в яме. Минут пятнадцать я ждал Шеловича. Он очутился рядом совсем неожиданно.

— Что на правом?

— Рота Бондаренко отшвырнула фрицев, но лезут, сволочи!

— Принимай батальон!

— Есть! Идите, товарищ майop! Я управлюсь, дело привычное...

С восточной стороны деревни слышалась учащенная стрельба. Видимо, Беретели выполнял приказ.

Добравшись до наблюдательного пункта, я нашел там Горбика и Переверзева. Переверзев, прикрыв левой рукой ухо, по телефону требовал:

— Антяшев! Бей навесным! Навесным!

Горбик, приблизив лицо, прокричал, что 9-я рота жаровского батальона ударила по противнику, занявшему холмы за Лазаревом.

— На правом фланге плохо! — кричал Горбик.

Высунувшись из слухового окна, я старался понять и оценить обстановку.

На правом фланге дымили пять подбитых немецких танков, но уцелевшие продолжали вести огонь. Один прорвался и шел на предельной скорости к «сорокапятке» сержанта Ильяшева. Я видел танк и пушку, видел расчет, видел своего Женьку (1 Евгений Федотов, пятнадцатилетний сын командира полка. Погиб смертью храбрых спустя месяц после описываемых событий.), дославшего снаряд в казенную часть... Ильяшев выстрелил. В лоб. Снаряд отскочил. Женька принял у подносчика второй снаряд, зарядил. Ильяшев снова выстрелил. Снова в лоб!

— По гусеницам! По гусеницам! — кричал около меня Переверзев, словно Ильяшев мог услышать.

Танк должен был раздавить пушку. Но не раздавил. На моих глазах произошло то, что я уже однажды наблюдал. Фашистский экипаж, испуганный двумя попаданиями, отвернул... Две тяжелые мины, одна за другой, упали на танк сверху, сшибли башню. Это сработали бойцы Анташова.

У Шеловича не прорвался пока ни один танк. Хорошо! А вот на Жарова опять шла немецкая пехота.

— Виноградов! Жив? — позвал я командира автоматчиков.

— Так точно!

— Разворачивай роту за ротой Бондаренко! Контратакуй гадов!

— Есть, товарищ майор!

Доложили, что восточнее Лазарева противник сбит с двух холмов, на холмах установлены станковые пулеметы 9-й роты, и они косят врага. Только тогда я сообразил, что Беретели до сих пор нет, и подосадовал на адъютанта: не вовремя исчез.

— Беретели ранен, — удивленно глядя на меня, сказал Горбик.

— Когда? Где?

— Там... Заменил командира 9-й роты, сам повел роту в атаку.

— Ах ты, черт! Тяжело ранен?

— Не знаю. Остался с ротой.

Автоматчики, перейдя в контратаку, остановили врага на правом фланге. Но слишком неравными были силы. Слишком неравными! И полк начал сжиматься. Оттягивались к деревне пушки. Метр за метром уступали позиции на флангах поредевшие роты. Фашисты атаковали со звериным неистовством. Какое счастье, что в резерве оставался батальон Вергуна! Две роты этого батальона были нашей последней надеждой. Я решил, что пошлю их в бой только в самый последний, в самый критический момент.