Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №04 за 1975 год

Она не способна плакать, у нее сердце человека, узнавшего самые страшные стороны существования. Она «рэриттэру».

— Не стоит сокрушаться, мисс, — внезапно раздался за моей спиной мужской голос. — Эта дрянь не заслуживает сочувствия. Для нынешних шестнадцатилетних все проблемы, — прохожий небрежно покрутил в воздухе рукой, — все равно что выкурить сигарету.

У него была четкая дикция, внушительная спина и твердая походка человека, привыкшего уверенно шагать не только по переулку, но и по жизни. К тому же это был покупатель, представитель того всемирного всеядного племени, для которого жизнь — сплошная ярмарка, где торгуют чинами, благами, убеждениями, кусками земли и кусками неба над ними, где даже человеческие судьбы имеют цену. Он был покупателем и здесь, в этих жутких кварталах, предлагающих ему и ему подобным большой «выбор». Множество ночных клубов, кафешантанов, кафе с «ночными бабочками», ресторанчиков со «стрипом» и без него, заведений с названиями и без оных, заговорщически бросающих в глухие переулки приглушенный свет окон, отражают недюжинную изобретательность местных боссов, знатоков своего ремесла. Они цепко хватаются за все новое, пряча за ловкой и броской подачей, за эфемерной оболочкой новизны свое единственное желание — жажду прибылей. Подхватывая и тут же используя модную терминологию, играя на сложности восприятия современного человека, индивидуума хитроумного века расщепления атомного ядра, они расставляют теперь сети нового аттракциона под многообещающим названием «трип» — путешествие. «Трип» — наркотический прыжок в «нездешность». Прыжок, достойный только сильного, способного переступить границы неведомого, «прекрасного мира символов и грез» и потусторонних откровений.

Словом, терминология модная, в ногу со «сложностями» нынешнего века, но основа ее более чем старая — все то же смертоносное дыхание каннабиса. Сцена в темном, грязном переулке была случайным всплеском на поверхности тайного наркотического омута, крутящего свою черную воронку за глухими стенами сомкнутых в шеренгу домов.

«Вы выпиваете глоток из чашки оябуна, — гласит одна из инструкций по поводу церемонии вступления в гангстерскую банду, — он выпивает из вашей, и тем самым вы причисляете себя к группе и выражаете свою преданность оябуну. Даже если ваши жена и дочь умирают от голода, вы прежде всего должны помнить об оябуне. До конца ваших дней у вас не должно быть никаких других привязанностей. Оябун ваш единственный родитель, идите за ним в огонь и воду».

Своеобразная эта «семья» может потребовать и смещения «оябуна», если он недостаточно «заботится» о «детях» (плохо обеспечивает «работой», «мало платит» и т. д.). Конечно, это бывает не слишком часто, ибо в гангстерских районах, таких, как Камагасэки в Осаке, оябун обычно содержатель немалого количества ночлежек, целых кварталов публичных домов. Он взимает мзду с армии рэкетиров, обладает не только полнотой власти, воплощенной в деньгах, но и авторитетом, утвержденным кровью. Опереточный реквизит и манеры персонажей из гангстерских фильмов, дорогие сигары и татуировка в сочетании с преувеличенной галантностью обладателей черных лимузинов, откровенная жестокость, демагогически опирающаяся на классические категории самурайского кодекса «бусидо», причастность к рыцарскому духу, пропитывавшему когда-то отношения сюзерена и вассала, — все смешалось в. этом страшном мире.

Наверное, весьма странным может показаться сочетание якудза... и чайной церемонии.

Грохот и дым стрельбы, хрипы жертвы, уложенной ударом кинжала, и... тишина и чистота тайного дома. Можно ли придумать что-нибудь более несовместимое? И тем не менее существует особая чайная церемония «теутисики», необходимость в которой возникает при выборах нового «оябуна» или при выдвижении кандидатуры «сотё» — главы подчиненной банды.

Правда, торжественность церемонии не всегда остается безусловной гарантией мирного разрешения вопроса. Якудза, недовольные выбором нового «отца», делятся на группы и устраивают кровопролитные сражения.

...Холеный господин, самодовольный вещатель, ушел, а я все еще топталась в нерешительности.

Почему—не знаю, хотя прекрасно понимала, что помочь здесь ничем не могу. Я стояла в полутемном переулке чужого города над совсем чужой мне девчонкой, которая, вероятнее всего, даже не видела меня. Стояла и думала, что это не просто случайная встреча, не какая-нибудь маловажная деталь, едва заметная с парадного подъезда. Темное чрево большого города среди многих горьких проблем вынашивало еще одну неразрешимость — проблему подростков.

Заросшие, нестриженые, немытые, неопрятные, вызывающе демонстрирующие свое презрение к обычным, сложившимся нормам жизни... Сколько их со своими идеологами, идеалами и кумирами появилось за последние годы? «Битники», новозеландские «рокеры» и «моды», английские и американские дети-цветы — «хиппи», а затем и «йиппи», их японская разновидность «футэн» — «тронутые» и, наконец, последователи доктора Тимоти Лири — члены американской лиги ЛСД, восторженные поклонники наркотического безумия. Смешно думать, будто кто-то в мире не знает, что идущее из года в год обновление разнообразных экзотических феноменов в среде молодежи имеет свои серьезные причины, отражает сложные психологические и социальные процессы. Молодежь не устраивает мир, в котором она живет. И за убогой бравадой и клоунадой, за сногсшибательной экстравагантностью — отчаянный бунт против лживости и лицемерия буржуазного общества. Однако полная несостоятельность и наивность теорий, не выдерживающих столкновения с действительностью, приводит к тому, что выступление против общества оборачивается нелепостью, изолированностью этих «апостолов» нового мира. И тогда на сцену выходят уверенные господа. Они безразличны к теоретическим концепциям, им неважно, кому сдавать залы, разнообразные помещения, притоны. И в этом смысле бунт молодежи с появлением все новых и новых феноменов радует их, представляется обильным и неиссякаемым источником золотой монеты.

Здесь, в пыли и темноте токийского переулка, тоже был бунт. Жалкий, нелепый бунт самоуничтожения с огненным обручем наркотического похмелья, со все убыстряющимся круговоротом новых доз, несущих временное забытье...

Г. Навлицкая

Ровно в полдень видавший виды мотор чихнул в последний раз, выплюнул фонтанчик бензина и окончательно заглох. Делать было нечего, и старик лодочник, кряхтя, взялся за весла, тяжело погружая их в спокойную воду Мраморного моря. Вскоре наша 17-футовая лодка обогнула острый мыс Сераглио, и передо мной открылась неповторимая панорама Стамбула. Слева, с холмов к берегу, спускалась древняя часть города, где на каждом шагу были реликвии славного прошлого: шесть минаретов «Голубой мечети» («Голубая мечеть» — Султан Ахмед джами (мечеть султана Ахмеда) — получила свое название из-за голубой майолики, покрывающей почти все стены от пола до верхнего ряда окон. (Здесь и далее прим. пер.)), одетые легкой прозрачной дымкой, словно ниспадающей с небес вуалью; Айя-София (2 Айя-София (греч.) — храм св. Софии — трехнефная базилика, построенная в 533—537 гг. императором Юстинианом.), чей белоснежный купол и теперь не менее величествен, чем в те времена, когда этот храм был главной святыней всего христианского мира; дворец Топкапы (Топкапы — Эски-Сарай — бывший султанский дворец, ныне главный исторический музей Турции.), где османские султаны, сидя на золотых тронах во всем своем царственном великолепии, вершили дела империи.