Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №09 за 1975 год

— Почему у нее шея жирафья? — спросил я у Антонины Ильиничны. Она взяла коровушку, на которой уже высох лак, любовно погладила ее бока и не торопясь, ответила:

— Девчонкой я любопытная была. Бывало, пристану к прабабушке — а она мастерицей известной слыла: «Зачем коровушке такая шея, зачем ее в полоски-то красят?» А она улыбнется: «Бог его знает, всегда так делали, видно, так красивее».

Филимоновская игрушка-свистулька, прошедшая свой путь от времен языческой Руси до наших дней, несмотря на неизбежные наслоения, сохранила обаяние древности, нарядность и поэтичность. В ней характер народа, его жизнерадостность и мудрость.

Я обратил внимание хозяйки на очень яркую игрушку — всадник на коне.

— А-а-а... — улыбнулась она, — на яйце писано, потому и ярко. Раньше анилиновые краски на яйцах разводили; бывало, весной ни одного яичка не съешь, все в дело шло. Теперь Союз художников на лаке писать велят. Конечно, лак краску крепко держит, но цвет уже не тот, да еще беда, лак этот нам самим доставать приходится. А он не всегда даже в Москве есть.

Антонина Ильинична поведала мне о превратностях и горестях игрушки. Еще недавно филимоновские мастерские, если можно считать таковыми сарай с электропечью, административно были подчинены обозному заводу. Года три назад такая несправедливость была исправлена. Шефство над мастерскими взяло Тульское отделение Союза художников. Поначалу за дело взялись рьяно. Была создана артель. Некоторых, особенно даровитых мастериц, приняли в члены союза. Казалось, дело налаживается, ожил древний промысел, а тут новый парадокс! Филимоновская игрушка, завоевавшая не один диплом на выставках, наших и международных, стала залеживаться на складах, на прилавках магазинов. Пришлось сократить штаты артели.

Мне вспомнился художественный салон в Туле, забитый наимоднейшей керамикой и довольно недурной чеканкой. И здесь же, в застекленных витринах, сиротливо жались филимоновские коньки, коровушки, солдаты, барыньки. Присутствие их среди художественных поделок казалось нарочитым, искусственным. Невольно напрашивалась поговорка: «Ни к селу, ни к городу». Да и цены были довольно высоки. Я попросил проводить меня на склад. Когда открыли двери и отдернули занавески, словно солнце засияло со всех сторон. У меня даже дух захватило от такой неправдоподобной сказочности. Вся история народной игрушки, филимоновской в частности, говорит о том, что ею торговали для людей и среди людей. К сожалению, об этом приходится или читать, или слышать от старожилов. Стоит ли закрывать глаза на то, что в образовавшийся на рынках вакуум (отсутствие подлинной народной игрушки) хлынул поток псевдонародного «творчества». Пресловутые кошки-копилки, намалеванные розоватые красавицы среди лебедей, уже остекленные рамки для фотографий с аляповатыми цветочками по контуру. Для кого все это делается? Наверное, для тех, которые по тем или иным причинам не бывают в художественных салонах.

Игрушке необходимо вернуть исконное место, которое ей принадлежит по праву. Одна из местных мастериц попробовала привезти на рынок несколько десятков свистулек, и, как говорили, опыт удался. Народ не остался равнодушным. Да и какой современный мальчишка, пресытившийся заводными, пластмассовыми и плюшевыми игрушками, пройдет мимо яркой «филимонки»? Так удачно окрестила игрушку моя четырехлетняя дочка, когда я дал ей в руки подаренного конька. Что бы ни говорили, но, видно, в ней, в народной игрушке, есть что-то такое, что трогает детскую душу.

С Антониной Ильиничной мы пошли смотреть горн, которым пользуются до сих пор. В крутой стенке оврага еще курилась обложенная кирпичом яма, в ней — прикрытые черепками остывшие горшки. Внизу, со дна оврага чернела провалом топка. До недавнего прошлого игрушку обжигали в горне. И горшки, и игрушки — все вместе. Сверху яму замазывали глиной, перемешанной с соломой, оставляя дыру для газов и дыма. Вначале дров клали мало — сушили, а потом уж не зевай, знай подбрасывай поленья, и так всю ночь. Но и здесь свои секреты. Мастера по цвету раскаленных горшков определяют, когда убавить, а когда прибавить жару. Ошибешься — и пережег, вся работа впустую.

— Игрушка из горна звончее была, голосистее и крепче, — припомнила Антонина Ильинична. — Бросишь ее на землю, не разобьется. Умели мастера обжигать. Да таких уж теперь и нету.

— Хотели бы вы сработать что-нибудь свое? — спросил я у мастерицы напоследок.

— А почему бы и нет? — удивилась она. — Жизнь такая пошла, все изменилось, люди по Луне ходят, и мне хочется свое сделать, да вот с Союзом художников загвоздка. Говорят, что только старинное красиво.

Пока мы шли тропинкой через широкое поле тяжелого, налитого ячменя, мне почему-то захотелось представить себе ту крестьянку, которая, наверное, еще в екатерининские времена одела простую бабу в наряд барыни, да еще осмелилась (не усмешка ли это?) сунуть ей в руки утицу-свисток. Имя той мастерицы неизвестно, а игрушка живет до сих пор.

В. Константинов

Наконец-то! Дверь трактира распахнулась, и в помещение шумно ввалились крестоносцы. В их руках извивалась, билась, кричала язычница. Публика замерла. Отставили кружки с пивом почтенные джентльмены. У входа толпилась и заглядывала, внутрь чернь. В сторонке сгрудились прокаженные.

— Турчанку привели! — раздался шепот.

— Казнить неверную! — шум постепенно нарастал. — Растерзать ее! Выжечь глаза!

Растолкав слуг, воины Христовы вывели женщину на середину погребка и грубо бросили на стол. Толпа отпрянула: из соседней комнаты вышел человек в черном капюшоне. Но не успел палач поднести к лицу жертвы факел, как та возмутилась:

— Ну-ну, увлекся! Поосторожнее! Еще брови подпалишь, чего доброго.

— Положим, ты тоже хороша, — палач рассмеялся и бросил факел в кадку с водой. — Трудно потерпеть, что ли, для пользы дела?

Этот диалог почему-то невероятно развеселил публику. Смеялись все, даже прокаженные, хотя им, как известно, не до веселья...

Извинимся перед читателями за розыгрыш (ведь описанная сцена имеет к розыгрышам самое непосредственное отношение) и расставим все по своим местам. Время действия — наши дни. Место действия — маленький театрик в северо-западной части Лондона. Турчанка, крестоносцы и палач — профессиональные актеры, а все остальные — зрители и «по совместительству» участники представления. Только в отличие от прочих театралов мира публика здесь не рассаживается «согласно купленным билетам» в партере или амфитеатре, а занимает места, предусмотренные сценарием: те, кто купил дорогие билеты, станут «джентри» — «мелкопоместным дворянством», владельцы билетов подешевле — «слуги»; можно пройти на представление и вовсе задешево, но тогда — хочешь не хочешь — придется взять на себя роль «прокаженного». Пора объявить и название «действа» — Фестиваль дураков...