Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №09 за 1975 год

Из состояния задумчивости меня выводит удар волны. Ему вторит грохот падающих банок и плеск воды в колпаках лампочек на потолке. Звон стекла. Мне хотелось бы забыть обо всем случившемся, думать, будто ничего не произошло, махнуть на все рукой. Но эта вода в плафонах!

Я как раз складываю банки на правом борту ниже трапа. Знакомый рывок, чувство невесомости, и, прежде чем я успеваю за что-либо схватиться, лечу на кухонную полку. Голова разбита, полка — в щепки... Вот теперь-то я видел!!! Видел, с какой легкостью весь мой мирок, который я считал надежным и непоколебимым, переворачивается под действием волны, одним ударом вытряхивающей из всех уголков их содержимое (включая и меня самого) и опрокидывающей вверх дном...

Что за дьявольская силища! Открываю люк. Свист ветра ошеломляет после уютной тишины внутри. «Уютная» не следует, конечно, понимать дословно. Освещаю фонариком палубу. Мачты еще стоят, хотя явно ослабли ванты бизани. Бакштаги напряглись, видимо, от невероятной перегрузки. Гик снова вырвался из крепления. Просто чудо, что он не натворил еще больших бед...

Я обессилен, и мне уже безразлично, что еще может произойти с яхтой. Из мокрых пледов я вытаскиваю журнал, нахожу карандаш (авторучки нигде нет) и вписываю в рубрику «Происшествия»: «2 опрокидывания под фоком, 1 — в дрейфе». Хочется, чтобы в случае чего сохранился хотя бы след того, что здесь произошло. (После третьего «сальто» впору было просить о помощи или, изменив маршрут, направиться в ближайший порт для ремонта. Но капитан Барановский сохранил стойкость духа, разработал способ управления яхтой, которая потеряла авторулевое устройство.)

Не вижу смысла в какой бы то ни было уборке, если через минуту все это снова перевернется. Из форпика вытаскиваю спальный мешок, герметически упакованный в полиэтилен, а из платяного шкафа — шерстяной комбинезон. Отяжелевшие от воды вещи перебрасываю с левой койки на правую, даже не потрудившись их выжать, вытираюсь мокрым полотенцем и натягиваю сухую «шкуру». Сон приходит как избавление...»

— ...В Хобарте, куда я пришел 21 декабря, мне предстояло принять, может быть, самое ответственное в моей жизни решение. Сдаться, трезво признав непригодность «Полонеза» для плавания в «ревущих сороковых»? Отказаться от броска к мысу Горн? Или, увеличив балласт и убрав для большей остойчивости бизань-мачту, померяться силами с еще более ужасными ураганами и чудовищными волнами Тихого океана, рискуя к тому же где-нибудь в пятидесятых широтах напороться во мгле на кочующий айсберг?

Видимо, принятие решения и было самым тяжелым испытанием моей психики. Вполне «престижно» было возвращаться экваториальным путем вдоль живописных островов Тихого океана через Панамский канал. Но в конце концов я не отступил от своего намерения и выбрал дорогу на Горн, которая по традиции считается сложнейшим этапом плавания в «ревущих сороковых». Слишком много было вложено труда и сердца в этот рейс, чтобы отказаться от дальнейшей борьбы.

Из бортового журнала

«23.02.73. Три часа тридцать пять минут. Пройдены острова Диего-Рамирес. Перед «Полонезом» — до самого, мыса Горн — чистая вода. Радио Нидерландов, словно по заказу, передает мазурки Шопена, а во мне все тает. Кажется, впервые за полтора месяца я улыбаюсь, и эта счастливая улыбка ломает угрюмую маску, из окаменевших на лице соленых брызг.

Посреди серой мглы на восходе засветилась золотисто-розовая полоска. Диего-Рамирес расплылись за кормой в черноте ночи, а перед носом «Полонеза» рождается день...

...Сегодня пятница. Просыпаюсь прежде, чем зазвонил будильник. Смотрю на эхолот — он показывает 59 саженей — и выхожу на палубу. Далеко на левом борту, нахлобучив серый ледник, лежит остров Осте.

Сам остров Горн возвышается сгорбленным куполом, словно его придавили тысячи морских трагедий, свидетелем которых он был.

Беру курс на Горн...

Под большим гротом и кливером, со штормовым фоком на внутреннем штаге — с таким парусным вооружением предстанем мы пред ликом самого грозного из мысов. Укрепляю на корме флагшток с польским флагом. Флаг грязноват и немного выцвел, но белый и красный цвета резко выделяются на фоне всего, что нас здесь окружает... На траверзе — Горн!

— Великий мыс! С почтением и покорностью кланяется Тебе мачтой «Полонез». И я склоняю чело перед Твоим валичием, изумленный Твоей благосклонностью. Дорога была длинной и тяжкой, но тем утешаю себя, что могу наконец воочию лицезреть Тебя. Знай, что несу с собой мечты многих людей, и не только моряков. Встречая сегодня нас, Ты даруешь людям надежду, что и их мечты когда-нибудь осуществятся.

Горн молчит.

Он так близок, что слышу запахи морского берега — запахи рыбы и водорослей. Остров кажется бурым и бронзовым: на нем ни полоски снега. Дождь, который начался минуту назад, тут же сменился снегом и градом. Мне приходит в голову мысль, что в такую погоду можно обойти вокруг мыса Горн, но я отбрасываю ее как святотатственную. Мне и так невероятно повезло! Только двоим из шести моих предшественников-одиночек, бросивших вызов «Старому людоеду», — австралийцу Биллу Нансу и англичанину Алеку Роузу — удалось обогнуть Горн в столь же благоприятных условиях.

(Кстати, успокаиваться никогда не следует. Очень скоро мне пришлось убедиться в этом на собственном опыте. Удача расслабляет, и платить за это приходится дорого. Мне в голову пришла шальная мысль подойти к Фолклендским островам, что называется, «на всех парусах», и... я едва не напоролся на скалы при прекрасной видимости в самой непосредственной близи от Порт-Стэнли. Впрочем, все это будет позднее. Сейчас же я с жадностью пожирал глазами окрестности.)

Такой дикий и прекрасный пейзаж не часто увидишь. Далекие горы — черного цвета, а те, что еще дальше, обозначены синими зубцами на нежной лазури, тронутой золотом и померанцем. Там, над Атлантикой, чистое небо. Зато над Огненной Землей нависают толстые пласты туч, причудливо переплетенных, уложенных в копны, косы и локоны.

На море небольшая, но короткая и крутая волна, и нос то и дело уходит под воду, а брызги летят в кокпит. Дьявольски холодно, и руки деревенеют. Зато на сердце тепло...»

Владимир Стеценко

Окончание. Начало в № 8.

Любимая кобра

Велла не помнил, сколько времени стоит эта роща и это дерево. Он знал только, что место это очень древнее. Испокон веков панья окрестных деревень держали здесь своих духов.

Когда панья случается менять место жительства, они забирают с собой духов предков так же, как одежду, горшок, циновку или нож-секач. На новом месте они помещают их в близлежащий «колай-чатан». Дух предка — необходимая принадлежность каждого панья и даже в какой-то степени мерило его социальной значимости. Но духи предков — это не единственное, чем дорожат панья. Есть еще любимые кобры. Такая кобра жила и в священной роще, куда привел меня Велла. Правда, я об этом не знала, иначе, может быть, и не пошла бы туда. От дерева предков была протоптана еле заметная тропинка, которая спускалась на дно лощины. Там, на дне, высокий кустарник с колючими ветками образовал сплошную заросль, через которую можно было только прорубиться. Место это в отличие от всей рощи было унылым и мрачным. Но Велла почему-то направился туда. Я давно заметила, что он, разгуливая со мной по священной роще, носит с собой горшочек с молоком.