Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1977 год

Снова прозвучала команда. Кто кричал, понять было трудно, потому что командовали каждый раз другие обладатели черных поясов. Они руководили сообща, потому что были здешней элитой.

Услышав команду, все бросились на середину зала и сели на пол параллельными рядами, курс за курсом, согнув ноги в неудобной церемониальной позе. Впереди всех с достоинством восседал президент клуба Маэда, студент четвертого курса. Один из черных поясов подал голос, и все вдруг замерли, закрыв глаза и отрешенно запрокинув бесстрастные лица. Это была заимствованная из дзэн-буддизма поза: уход от всего мирского и созерцание собственной души. Без путешествия по своей душе не постигнуть вечного пути жизни. Долго сидели студенты и вдруг, разом стряхнув оцепенение, начали кланяться флагу.

— Раз! Два! Три! Четыре! — громко считал кто-то.

На одном из тактов Маэда повернулся лицом к строю, гордо принял общий поклон, встал и пошел развалистой походкой. За ним поднялись черные пояса, потом коричневые, и лишь опоясанные белыми поясами первокурсники оставались на полу, и их стриженые головы с оттопыренными ушами еще долго опускались и поднимались.

— На улицу! — крикнул Маэда. И все сорвались с мест и побежали к дверям.

...Год назад в Токио промозглым зимним днем я удидел группу каратэистов. Они бежали по узкой многолюдной улице, ловко маневрируя в толпе, ощетинившейся зонтиками. Шел липкий снег с дождем, и босые ноги каратэистов были красны от холода. Белая одежда посерела, и бегуны очень напоминали заброшенных и голодных белых медведей. Неужели так необходимо бежать именно сейчас и именно здесь? Бег их казался надуманным, ненужным.

— Ос! Ос! — восклицали они на разные голоса, подбадривая себя. Один из, голосов показался мне странным. Я оглянулся — и увидел европейца. Как это всегда бывает с иностранцами на японских улицах, мы встретились взглядами, и он смутился.

«Ну уж я-то никогда не побегу вот этак по улицам, босиком, да чтоб все на меня смотрели», — подумал я.

А теперь и я бегу босиком по бетонному деревенскому шоссе. Острые камешки впиваются в босые ноги, и неудобна с непривычки белая форма. Дорога очень узкая, и нас то и дело обдают жаром тяжелые грузовики, проносящиеся так близко, что со страхом отпрыгиваешь в сторону (потом привыкаешь не только к этому). Мы бежим нестройной толпой и вразнобой испускаем дикие крики. Но беспорядок здесь кажущийся — нетрудно заметить, что за каждым новичком неотступно следует владелец черного пояса.

Кажется, нет конца улицам, поворотам, горным тропам. Неумолимо азиатское солнце, и недвижим влажный воздух. Бежать все тяжелее. Сзади меня сопит обладатель черного пояса, тот самый, которому в раздевалке грели куртку, и хрипло шепчет:

— А ну кричи «ос»! Ну! Кричи на выдохе! Давай! «Ос!»...

— Ос! — не выдержал я.

И бежать стало легче! Крикнул еще, и стало еще легче. Вот это да... Значит, это магическое слово не только служит приветствием?

— На Востоке ничего не бывает просто так! Ос! — прохрипел черный пояс.

— А что значит «ос»?

— Терпи!

— И так терплю, а все-таки?..

— «Терпи» и есть значение этого слова. «Ос» — второе, малоупотребительное чтение иероглифа «синобу» — «терпеть».

На дорожном указателе мелькнули знакомые иероглифы. Что? Соседняя станция электрички? И я добежал до нее? Да еще босиком? Не ожидал...

У здания станции все, не останавливаясь, повернули обратно.

Когда мы вернулись в университет, уже начинало смеркаться. В Стране восходящего солнца рано темнеет, и тихие горы стали похожи на ночные призраки, и между ними засветился крошечными огнями соседний городок Хирацука.

Обежав здание спортивного зала, запыленные и тяжело дышащие студенты остановились на колючей зеленой лужайке против тугих соломенных шаров, надетых на крепкие колья, и без передыха начали изо всех сил, долго и методично, бить кулаками в эти соломенные головы, оттачивая точность удара. Вскоре на желтоватых шарах показались пятна крови. Потом шары стали и совсем черными в наступивших фиолетовых сумерках, но разбитые кулаки все вонзались в них. Ни тени страдания не было видно на хмурых лицах. Потом первокурсники принесли банки с йодом, все окунули в них кулаки и убежали в зал. Тут я заметил, что у «черных поясов» на пальцах зловеще белеют мозоли, больше похожие на костяные отростки. Теперь-то я знаю, как они появляются...

Казалось, что мы лишние здесь и про нас все забыли. Тогда мы еще не знали, что японцы умеют наблюдать даже во сне.

В зале отрабатывали ключевые движения каратэ, основу всех приемов. Я механически подчинялся командам и обдумывал только что увиденное.

— Ты думаешь о чем-то постороннем, и поэтому упражнение у тебя не получается! — услышал я сзади знакомый голос владельца нагретой куртки. На кончике его пояса были вышиты два оранжевых иероглифа фамилии: Уда. — Когда занимаешься каратэ-до, нельзя думать ни о чем, — продолжал Уда, — потому что в это время ты постигаешь путь всего живого. Познать его невозможно, как невозможно и выразить. Его можно только почувствовать. А для этого твое сердце должно уснуть, потому что оно орган мысли. Ты как бы остаешься в той позе отрешенности, что мы приняли в начале занятий. А лицо твое должно выражать только ненависть и неотвратимость твоей победы. И тогда руки и ноги будут действовать сами — легко и свободно.

Я попытался сделать, как велел Уда: упражнение и вправду стало получаться! Но, послушно отрешившись от всего, я заодно и сбился со счета. А следить за ним нужно было потому, что на каждый десятый такт все хором кричали. Я же крикнул на восьмой:

— Ос!

— Ос! Ос! Ос! — вдруг запели в разных концах зала.

Это были голоса первокурсников. Мой преждевременный крик был воспринят как знак скромности и послушания, приличествующий новичку, и они поспешили засвидетельствовать «черным поясам» то же самое...

Упражнения продолжались. Общий ритм каратэ гипнотизировал.

Это было чувство, рожденное церемонией. Тогда я еще не знал, что оно с разной силой будет охватывать меня очень часто в этой стране, где по всякому поводу устраиваются долгие и, казалось бы, ненужные ритуалы.

Церемония подавляет и изменяет людей. Однажды в университетской аудитории, тесной и грязноватой, студенческий клуб устроил дискуссию. На зеленой доске красивыми иероглифами была написана тема. Колченогие столы были задрапированы простынями, а на табуретке красовалась серо-зеленая ваза с желтыми цветами. (Серый, зеленый и желтый — излюбленные цвета японцев. Все, что везде бывает белым, — стены, потолки, двери, халаты, — здесь выкрашено в этот тройной смешанный цвет.) Дискуссия шла в чисто японском стиле: каждый говорил о своем, а остальные уважительно кивали головами. Не верилось, что еще полчаса назад все присутствующие вместе горланили песни в пивной или ставили друг другу синяки во время матча регби. Двое молчаливых студентов встали и начали кланяться, объясняя, что им нужно уйти. Не переставая кланяться и рассыпать извинения, они вышли. Я выскользнул за ними. Так и есть: в коридоре они снова превратились в обычных людей, потому что церемония осталась за дверью.