Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1977 год

Сейчас церемонией был пронизан просторный зал.

— Садись! — крикнул кто-то, и все шустро расселись на паркете в круг и сидели молча минут пять в неудобных церемониальных позах, пока президент Маэда не крикнул: «Сесть свободнее!» Тогда все зашевелились и скрестили ноги по-турецки. На середину круга вышел вечно смеющийся Маэда и ударил в большой барабан. Деревянные стены зала гнусаво запели. На середину вышел второй обладатель черного пояса и стал кланяться Маэде, приговаривая:

— Ос! Прошу вас! Ос!

— Время! — крикнул кто-то, и оба приняли боевые стойки. Смеющиеся глаза Маэды неожиданно стали холодными и страшными. Его соперник старался сделать свой взгляд таким же, но это не получалось, и его глаза оставались добрыми, а босые ноги нервно переступали по паркету, ища удобной позиции. Маэда с презрением смотрел на него, громко дыша, — и вдруг, не размахиваясь, изо всех сил ударил соперника ногой по щеке. Тот молча согнулся от боли. И тут же, как молния, блеснула его нога в белой штанине, и коварный удар в низ живота, казалось, был неотвратим, но Маэда ловко увернулся. Было впечатление, что смотришь кинопленку, которую пустили слишком быстро, — настолько молниеносны и коротки были удары. Ничего нельзя было разобрать в белом месиве, которое иногда испускало то нетерпеливый вздох, то сдавленный стон. На секунду соперники остановились и посмотрели друг на друга. Неутоленной ненавистью дышали их взгляды.

— Время! — снова крикнул кто-то, и они оба вдруг рассмеялись, а глаза Маэды снова стали хитрыми. Что это, игра? И что именно было игрой здесь?

Соперник снова начал кланяться Маэде, говоря:

— Ос! Большое спасибо!

Но Маэда отвернулся от его поклонов, отдуваясь, пошел на свое место и сел. Вернулся на место и соперник. Тотчас к обоим подбежали первокурсники и молча предложили им горячие полотенца. Но «черные пояса» притворились, будто ничего не замечают, и первокурсники с поклонами отбежали.

Схватки продолжались. Один из дерущихся хлюпнул носом, и на белую куртку упали красные капли.

— Пойди умойся! — засмеялся Маэда.

— Ос! — прошептал тот и убежал, а на зеркальном полу до двери пролегла ярко-красная дорожка. Я вспомнил соломенную голову и разбитые кулаки. Пожалуй, впервые в жизни я увидел столько крови за один день. А тем более в чистенькой и спокойной Японии. Странно...

Взволнованные, мы не заметили, как положили ладони на пол, и тут же Маэда хитро улыбнулся и указал на нас пальцем. К нам подбежал «черный пояс», сел рядом, положив ладони на бедра, и сразу же молча убежал.

Внизу, в холодной раздевалке, стягивали свои длинные куртки толстые дзюдоисты. Увидев входящих каратэистов, они весело поклонились и закричали свое приветствие:

— Дзёс!

— Ос! — отвечали каратэисты.

— Дзёс! Ос! — слышалось со всех сторон. И этот странный, дикий язык, который легко мог напугать неискушенного человека, говорил о силе, здоровье и непонятной далекой стране.

Ночью я проснулся от жары. Тускло светила луна в насыщенном влагой воздухе. Внизу, на мокрой траве, живописно белели куртки, пояса и штаны, упавшие с верхнего этажа, где жили дзюдоисты из Бельгии.

«Пусть я не получу черного пояса, пусть у меня вообще ничего не будет получаться, но я ни за что не уйду из клуба каратэ, где Япония видна изнутри!» — решил я.

Симагуни кондзё

Приятно покататься во время перерыва в занятиях по лесным тропинкам. После вчерашнего бега подошвы горят нестерпимо, и я подставляю их жаркому ветру. В полдень зеленые горы покрываются ленивой тенью, на узких деревенских улицах нет ни души, и лишь под деревом отдыхает, сидя на корточках, спустившийся с гор старик и с наслаждении высасывает из пластмассовой розовой трубочки сладкий лед. Видимо, даже таких дешевых сладостей не сыскать в тенистых горах. Навстречу мне шел молодой японец, лицо которого показалось знакомым.

— Ос! — негромко произнес он.

— А, это ты, — узнал я в нем одного из вчерашних каратэистов. — Почему ты сказал «ос»? Ведь я же не «черный пояс» и, честно говоря, никогда им не буду...

— Но ведь вы учитесь не на первом курсе, а, говорят, даже на пятом.

— Да...

— А раз так, то вы старший, «сэмпай»!

Он снова сказал «ос» и поклонился.

Когда я проезжал через многолюдную университетскую площадь, со всех сторон слышалось одно и то же: «Ос! Ос!» Как отвечать на эти приветствия? Улыбаться в толпу неизвестно кому? И я сделал большой круг, объезжая университетскую территорию.

Когда мы сдавали на проверку свои первые сочинения, написанные иероглифами на специальной клетчатой бумаге, то очень волновались. С ужасом ждали мы, как получим свои сочинения, исчерканные красными полосами.

Но вместо них нам выдали одинаковые фиолетовые листки бумаги. Мы прочитали — и не поверили своим глазам: это были неправильные предложения из наших, сочинений — заботливо переписанные и размноженные фотографическим способом. Перед каждым предложением стояла латинская буква — это была зашифрованная фамилия неудачливого автора, и поэтому, когда коллективно исправляли эти предложения, никому не было стыдно. Японцы вообще не любят обсуждать недостатки других людей, особенно в их отсутствие, и поэтому, когда кто-нибудь из студентов болел, его ошибки не разбирались и фамилия его не упоминалась вообще, словно он никогда и не существовал на свете.

...В зубной поликлинике университета у входа было маленькое пространство, в котором, балансируя на одной ноге, можно было снять обувь и надеть больничные зеленые тапочки. В тесной приемной было очень шумно: дикий хохот прерывался глухими ударами, а скрежет передвигаемой мебели заглушал чьи-то бодрые возгласы. Уж не зашел ли я по ошибке в сумасшедший дом?

Оказывается, все эти звуки производили трое пятилетних ребятишек, ждавших приема. Рядом смотрели телевизор их строгие мамаши, торопливо пробегали аккуратные медсестры, но никто не обращал на возню внимания: по-видимому, это было нормой. Пятилетний мальчуган подбежал ко мне и строго спросил:

— Так! Чей это портфель?

— Мой, — ответил я, — ватакуси-но...

— Как? Ватакуси-но? Ха-ха-ха! — засмеялся мальчуган. — Ведь вы же не старый, а молодой. И поэтому про себя должны говорить не «ватакуси», а «боку»!

И, истинный японец, он снова спросил:

— Чей это портфель?

— Боку-но дэс! — ответил я.

— Вот теперь правильно! — засмеялся он и убежал.

В зубном кабинете стояло пять кресел, в которых сидели пациенты. Между ними расхаживал врач и лечил всех сразу. Щеки врача были круглы, кожа лоснилась, на пальце сверкал бриллиант: врачи в Японии — люди небедные, а зубные врачи богаче всех.

В крайнем кресле извивался мой пятилетний учитель и громко плакал, когда бормашина, отвратительно визжа, вонзалась ему в зуб. Стоявшая за спинкой кресла мать смеялась.