Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №10 за 1977 год

— Значит, в прошлом веке коррида уже приобрела нынешний вид?

— Нет, это не совсем так. Правила в целом сохранились с тех пор до наших дней. Однако сто, даже пятьдесят лет назад коррида была куда более опасной, чем сейчас. Тореро погибали и получали увечья чаще, чем ныне. Дело в том, что тогда они работали с быками-пятилетками, вес которых достигал шестисот килограммов. Такой гигант утомлялся гораздо меньше, чем нынешние, четырехлетки, которых ввел в корриду Хуан Бельмонте уже в нынешнем веке. Это новшество сделало корриду более артистичной и, я бы сказал, изящной...

Мы рассматриваем плащи и шпаги, пожелтевшие фотографии и муляжи мощных бычьих голов. Эту коллекцию начал собирать еще сто лет назад отец Карлоса, и теперь в Севилье, а может быть, и во всей Испании, не найдется частного собрания, которое могло бы сравниться с сокровищами финки «Хуан Гомес».

Между прошлым и будущим

Эдуардо Саборидо еще молод: ему всего тридцать шесть лет, на вид не дашь и тридцати. А позади у него уже несколько лет подполья, с десяток арестов, полдюжины судебных процессов, по одному из которых — приговор к двадцати годам тюремного заключения. Отсидел он из них четыре с половиной года. «Послужной список», как видите, довольно богатый, но, если учесть, что речь идет об испанском коммунисте и профсоюзном вожаке, такая биография отнюдь не может считаться чем-то из ряда вон выходящим.

Встретиться с Эдуардо нам посоветовал еще в Мадриде Марселино Камачо — член ЦК Компартии Испании и руководитель национального секретариата Рабочих комиссий (1 Рабочие комиссии — появившиеся в конце 50-х годов профсоюзные организации испанских трудящихся. Раздраженные их растущей — в противовес официальным и послушным правительству «вертикальным» профсоюзам — ролью в мобилизации рабочих на борьбу за свои права, франкистские власти запретили Рабочие комиссии в ноябре 1967 года, после чего эта боевая организация трудящихся ушла в подполье и была вновь легализована лишь в 1977 году.). Поэтому в первый же свободный вечер после приезда в Севилью я созвонился с Эдуардо, и он с готовностью согласился встретиться с нами в отеле. Учитывая, что ситуация в стране сложная — ни компартия, ни Рабочие комиссии в те дни еще не были легализованы, а правые силы не прекращали антикоммунистических провокаций, — мы прежде всего показали Эдуардо наши документы. Мы понимали, что друзьям нужно соблюдать максимум осторожности и сохранять бдительность. Эдуардо улыбнулся, отшучиваясь. Заказали бутылку вина, что в Испании является непременным атрибутом задушевной беседы. За окном моросил нудный зимний дождик, омывающий оранжевые мандарины на Пласа Нуэва. Официант долго откупоривал бутылку «Риоха Алта», а потом тер салфеткой идеально чистый стол. Мы молчали, официант топтался возле нас, старательно глядя в сторону, потом отошел. Теперь можно было поговорить. Но сначала тост за дружбу, за успех испанских коммунистов, прошедших через без малого сорок лет подполья и продолжающих сейчас в новых сложных условиях борьбу за демократизацию страны.

Мы расспрашивали Эдуардо о его жизни, о ситуации в Севилье и в Андалузии, ведь он является одним из руководителей Рабочих комиссий этого района, и каждый день, каждый шаг в его жизни связаны с не затихающим ни на минуту рабочим движением, борьбой трудящихся за новую Испанию, за ликвидацию наследия франкистского прошлого.

Он начал свою трудовую жизнь мальчиком на побегушках, в небольшой адвокатской конторе в Севилье. Семнадцати лет пошел работать на авиационный завод. Это было время, когда в Андалузии, как и по всей Испании, резко активизировалась классовая борьба, а внутри контролируемых правительством профсоюзов стали создаваться Рабочие комиссии. Двадцатитрехлетний Эдуардо избирается в руководящий орган «вертикального» профсоюза на своем заводе.

— Мы стремились, как учил в свое время Владимир Ильич Ленин, сочетать подпольную работу с максимальным использованием легальных форм борьбы, продвигая наших людей в официальные синдикаты, — рассказывает Эдуардо. — Именно на нашем заводе была организована первая в Севилье Рабочая комиссия. Чтобы не дразнить власти, ее первые заседания проводились во время разрешенных трудовым законодательством коротких перерывов «на бутерброд»... Естественно, очень скоро имя Эдуардо попадает в полицейские картотеки, ему несколько раз «по-дружески» советуют не заниматься политикой, «не будоражить рабочих», иначе «будут приняты меры». В 1966 году Эдуардо был избран вице-президентом профсоюза металлистов Севильи, и в том же году принимаются обещанные полицией «меры»: его арестовывают, затем заносят в «черные списки», запрещая впредь заниматься профсоюзной деятельностью. Потом было еще много арестов и судебных процессов, в том числе один из самых нашумевших: так называемый «процесс по делу № 1001» в 1973 году, когда франкизм пытался загнать за решетку всех вожаков Рабочих комиссий во главе с Марселино Камачо. И чем больше было репрессий и гонений, тем больше росли авторитет и влияние этих организаций, превращавшихся в боевой штаб испанских трудящихся.

— Мне дали сначала двадцать лет, потом скостили до шести, и я бы сидел до сих пор за решеткой, но пришедший после смерти Франко к власти король Хуан Карлос распорядился об амнистии для большинства политзаключенных, и я оказался на свободе.

Мы спрашиваем, как обстоят дела в Андалузии сейчас. Эдуардо допил рюмку, не спеша закурил, с улыбкой поглядел на опять суетящегося около нашего стола чрезмерно любопытного официанта и, дождавшись, когда тот отошел, сказал:

— Сейчас у нас переходный период: уже не диктатура, но еще и не демократия. Идет ожесточенная борьба между небольшой, но еще достаточно сильной группировкой правых, пытающейся сохранить осколки старого режима, заменив фасад, и громадным большинством народа, требующего перемен. Нарастает движение за легализацию компартии, и есть все основания надеяться, что в самое ближайшее время мы этого добьемся. (Эдуардо оказался прав: в апреле 1977 года, спустя два месяца после нашей беседы, правительство Адольфо Суареса под давлением масс легализовало компартию.)

Судя по тому, что нам говорил Эдуардо, Андалузия по структуре экономики, по характеру социальных отношений и расстановке классовых сил чем-то напоминает португальский Юг в те времена, когда в этой стране господствовал салазаровский режим: в сельском хозяйстве Андалузии, являющемся ведущей отраслью экономики, преобладают крупные латифундии. Полмиллиона безземельных батрадов гарантируют землевладельцам дешевую рабочую силу. Немало здесь и мелких собственников земли, с опаской поглядывающих на окружающую их неспокойную и волнующуюся массу сельского пролетариата.