Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1978 год

Настаивая на раскопке фланговой башни, Стржелецкий брал на себя огромную ответственность. Правда, его поддерживали Инна Анатольевна Антонова и совсем еще молодой археолог, выпускник Свердловского университета Виталий Даниленко, руководивший отделом раскопок. Но это была идея Стржелецкого, обоснованная научными выкладками, к которым он пришел за долгие годы войны.

...Тяжелое это было время для Станислава Францевича: на фронтах гибли тысячи и тысячи людей, а он должен был торчать в эвакуации, сохраняя экспонаты Херсонесского музея. Несколько раз просился добровольцем на фронт, но в военкомате говорили одно и то же: «Вы здесь нужнее. Фашистов и без вас разобьют, а вот уберечь достояние народа...» И он шел в огромный холодный дом, выделенный под хранилище, разжигал печку-«буржуйку», клещами выдирал из досок заржавевшие гвозди, доставал из ящиков рукописи музейной библиотеки, отчеты по раскопкам, монографии и старательно изучал все то, что могло бы после войны пригодиться на раскопках.

Медленно, час за часом тянулись длинные зимние ночи, и перед глазами, как наяву, вставала огромная яма, заваленная битым кирпичом, — раскоп лейтенанта флота Крузе, который произвел его в 1827 году по приказу главного командира черноморских портов. «Нечаянный археолог» Крузе искал тогда соборную церковь, в которой, по преданию, крестили великого князя Владимира. И только начиная с 1876 года началось практическое изучение Херсонеса. Сначала Одесское общество истории и древностей, затем эстафету принял подвижник археологии Косцюшко-Валюжинич, отдавший этому делу почти всю свою жизнь. После революции директором Херсонесского музея стал известный ученый-археолог доцент Ленинградского университета К. Э. Гриневич. Именно под его руководством была разработана первая научная экспозиция, систематизированы фонды.

Пожалуй, в эти бессонные военные ночи Стржелецкий и обратил внимание на то, что при раскопках некрополя почти отсутствуют надгробия IV—III веков до нашей эры, хотя древние греки очень высоко чтили умерших, приобщая их к героям и устанавливая на могилах красивые каменные плиты-стелы, являющиеся условным изображением храма. Даже во время древних битв противники прекращали военные действия, чтобы похоронить павших в бою. И горе было тем полководцам, которые, одержав победу, не позаботились о достойном погребении убитых. Плутарх приводит случай из времен Пелопоннесской войны, когда победоносных афинских стратегов, которым буря помешала предать погребению павших моряков и воинов, осудили на смертную казнь.

«Почему же нет стел того времени? Они, правда, есть, но их мало. Слишком мало. Известно всего четыре стелы. И найдены они... Ну да, они же ведь найдены...»

Промелькнувшая мысль заставила лихорадочно пересмотреть весь архив раскопок, и вскоре Стржелецкий натолкнулся на запись Косцюшко-Валюжинича, который еще в конце прошлого века первым раскопал левофланговую башню — за тысячелетия она превратилась в холм, который принимали за курганную насыпь. Сняв почти всю засыпь, Косцюшко-Валюжинич обнажил башню снаружи и нашел места стыка с прилегающими куртинами. В своем отчете он правильно оценил ее значение в обороне юго-восточного участка и всего Херсонеса, подробно описал конструктивные особенности и отметил разновременность напластований. А в 1910—1911 годах эти раскопки продолжил Р. X. Лепер, удалив всю засыпь и полностью обнажив конструкцию сооружения.

...Тогда-то и были найдены четыре надгробные стелы, расписной карниз и круглая профилированная база. Они были частью крепостной каменной кладки...

Нет, это не могло быть случайностью.

В который уже раз, проверяя самого себя, Станислав Францевич перечитывал труды по античной фортификации Вегеция, Филона Византийского. Особо обращали на себя внимание строки Филона Византийского, где он писал об эпохе диофантовых войн, когда греки считали осаду со стороны местных «варваров» не такой уж и серьезной, за что и поплатились единожды. Стржелецкий хорошо помнил древний, наспех заделанный пролом в одной из куртин. По-видимому, вскоре снаружи была построена и та полукруглая фланговая башня. Вероятно, херсонесцы поняли всю серьезность опасности со стороны воинственных скифов и начали срочно укреплять фланговые башни, делая их основными узлами обороны города. Работа была спешной.

И не было времени искать камни для строительства.

Эта мысль преследовала как наваждение. Стоило только закрыть отяжелевшие веки, как мысленно перед глазами вставал Херсонес.

...Шевелится, волнуется людскими головами главная площадь города — агора. Взоры сотен людей устремлены на невысокую трибуну, с которой спокойно взирает на знатных и простых жителей города главный жрец Херсонеса. А немного в стороне, величавые в своей неприкосновенности, стоят городские демиурги — выборные должностные лица. В белоснежных тогах, перекинутых одним концом через плечо, с золотыми украшениями на груди, они олицетворяют Совет города, который должен подчиниться решению народного собрания.

Волнуется агора, ждет, что скажет главный жрец.

Вот он величественно поднимает руку.

— Свободные граждане полиса, — гремит над площадью его голос. — Наши предки были славными гражданами, и, когда они ушли в мир теней, чтобы превратиться в героев и богов, мы воздали им должное, увековечив их имена. Но сейчас настал тот час, когда они опять должны послужить своему городу. Варвары полчищами идут на нас, у них мощные стенобитные машины, которыми они попытаются проломить стены, чтобы затем разграбить и сжечь город, а ваших жен и детей превратить в бессловесных рабов. Кровь реками зальет вот эти улицы, и черный пепел ляжет на разрушенные и сожженные ваши дома. Я обращаюсь к вам, свободные граждане полиса, с просьбой пожертвовать надгробиями ваших предков и при помощи их укрепить наиболее слабые места в оборонительных стенах. Пусть наши предки помогут нам! И мы не останемся у них в долгу: придет время, и община воздвигнет им новые надгробия, где бы могли поселиться их души...

Едва заметное дуновение ветерка шевельнуло застоявшийся воздух, по глади Карантинной бухты пробежала легкая рябь. Станислав Францевич ласково погладил нагретые щедрым крымским солнцем облицовочные камни башни, зачерпнул горсть пыли, медленно просеял ее сквозь пальцы. Пыль веков... Наверное, вот так же много сотен лет назад на этой башне стоял часовой и зорко всматривался в даль, туда, за Девичью гору, откуда должна была показаться конница скифов. Почему-то хотелось, чтобы этим часовым был совсем еще юный воин, едва достигший возраста присяги... «Клянусь Зевсом, Геей, Гелиосом, Девою, богами и богинями олимпийскими...»