Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №02 за 1978 год

Сняв шапки, мы молча стоим над двумя пирамидками, похожими на танковые надолбы. Их поставили пионеры из Словеньградца. На каждой звезды и надписи: на одном — «словенец», на другом — «рус».

Кладем на серый камень гвоздики и зажигаем тонкие свечи. Один из нас, прошедший войну, говорит о солдатском мужестве и верности Красному знамени. Он кончает, и мы снова стоим и молчим. Над нами, тихо качая вершинами, шумят ели, да с дороги доносится натужный рев лесовозов.

Расплываются за спиной темные очертания строений. И долго еще вслед мигают огоньки тонких красных свечей...

В. Лебедев

Югославия, Словеньградец

…Отворилась тяжелая дверь. Загорелся неяркий свет, и мы вступили в круглую комнату без окон. По стенам, словно рыбины в аквариуме, прильнули к стеклам шкафов увесистые братины. Тусклый отсвет лежит на их крутых боках. Там и сям посвечивают золотом кубки и чары. Богатырская посуда! Княжье да монастырское богатство.

Один за другим распахиваются шкафы запасника Государственного исторического музея. Имена, города, лета... Уже и глаз пресытился увиденным, как вдруг то, ради чего пришел сюда вместе с сотрудниками отдела драгоценных металлов.

Скань... Оклады икон. Ларцы сквозные. Всматриваюсь в эти старинные изделия русских ремесленников. На окладах: морозная тишина; лес, отягченный снегом; белое небо низко над головой; мать и дитя посреди зимнего мира... А ларцы — словно стоят по весне голые деревья, небо сквозь них глядит, а по ветвям галки врассыпную...

Вспоминаю свои книжные розыски: откуда пошло слове «скань»? Произошло оно от славянского «скати», что означает «вить», «сучить», а называется сканью круглая рубчатая веревочка, скрученная из двух-трех металлических нитей — золотой, серебряной или медной, а также изделия из нее. Более широкое распространение у нас получило западноевропейское название скани — «филигрань», которое произошло от слияния латинских слов «филум», что означает «нить», и «гранум» — «зерно». Такой подбор слов, конечно, не случаен. И оклады и ларцы, которые сейчас передо мной, украшены мелкими металлическими шариками, по-русски их называют «зернь». Выходит, в латинском названии, как и в русском, отразилась особенность этого ремесла.

В запаснике ГИМа можно увидеть и работы современных ювелиров. Жива скань, живо древнее ремесло! И работают-то сегодня мастера в двух шагах от Москвы — в Подольске.

В Подольске, в управлении производственной мастерской, как только спросил о сканщиках, увидел на лицах мечтательно-нежную улыбку, с какой вспоминают любимцев и баловней. «Что же вы раньше не приехали? У нас выставка была — тридцать лет мастерской... Туда столько красивых вещей от сканщиков пошло! Ну хоть поглядите эталоны...»

Передо мной оказалась большая картонная коробка. Открыл. И, как недавно в запаснике, захотелось воскликнуть удивленно: «Вот так так!» С первого взгляда померещилось, будто в коробке настоящие сокровища, до того все внутри блистало, переливалось разными цветами, отсвечивало темным серебром. Перстни. Целые пригоршни! Стал рассматривать: всяк молодец на свой образец, один другого лучше. Камни: агаты, лазуриты, аметисты, цитрины, топазы. Оправа — мельхиоровая скань. На каждом перстне — бирка, где указано, когда он сделан, из чего, имя автора. Васильев, Бабаян, Коробочкин, Савельев, Мешков, Сарыкин, Загуменный... Спросил: «А где же их мастерская?» Ответили охотно: «Да здесь неподалеку. Как выйдете...»

Я вышел на улицу. Взблескивал синим снег. Над городом в морозном червонном воздухе, едва колеблемые ветерком, подымались столбы пара. Деревья тянули в небо посеребренные ветви, и на их концах, оплетенное мелким древесным узорочьем, горело малиновое студеное солнце.

Деревянно постукивая ногами, я подошел к мастерской. Подергал дверь. За ней послышались шаги, и она отворилась. На пороге в потоке света стоял человек в раскрытой на груди рубашке. Чуть напряженные плечи. Борода торчком. Взгляд исподлобья. Чувствую: пришел не вовремя, в минуту рабочей сосредоточенности, но мастер уже ведет в комнату. Меня обдало теплом, воздух словно струился от жара. Из маленькой каморки, где топилась муфельная печь, выглянул невысокий человек в больших дымчатых очках — Юрий Пресман. Тот, кто встретил меня в дверях, Валерий Гончаров, вернулся, к прерванному делу. Склонив голову, он сумрачно смотрит на кусок тонкой проволоки, которую держит в руке. Подносит к ней ножницы. Раздается щелчок. Один за другим отрезки падают в полое обгоревшее внутри полено, стоящее на верстаке. Когда все дно покрывается проволочками, Валерии зажигает бензиновую горелку. Шипит пламя. Мастер медленно водит им по дну. Проволочки начинают светиться, разгораются все жарче, белеют — и вдруг свернулись окатышками. Это зернь. Валерий отложил горелку и двумя руками потер горячее от жара лицо.

За перегородкой, в соседней комнате, звякает железо. Я заглядываю туда и вижу, как Юрий натирает мылом заостренный конец проволоки. Потом подходит к верстаку, где в тисках зажат небольшой металлический диск с отверстием посредине. Прищемив проволоку плоскогубцами, Юрий тянет ее на себя. Она подается и начинает медленно выползать наружу. Ее поверхность блестит свежим серебряным блеском, она похожа на луч, направленный мастеру в грудь...

Интересно, что сканное дело возникло куда раньше, чем волочение проволоки. Сканные вещицы, найденные в нашей стране при раскопках деревенских курганов IX—X веков, сделаны из кованой медной проволоки. Они увесисты и неуклюжи, и проволока в них толстая и неровная. Можно предполагать, что дальнейшая судьба сканного дела, его развитие во многом зависели от того, будет ли найден более удачный способ изготовления проволоки. С X века в русских землях начинают пользоваться волочильной доской. Это железная пластина с несколькими рядами конических глазков постепенно убывающей величины. Теперь, пропустив металлический стерженек через все глазки, получали круглую, ровную нить толщиной с человеческий волос. Выход был найден...

Юрий уже несколько раз менял волочила. С каждой протяжкой проволока заметно утончалась и прибавляла в длину. Подошел Валерий. Помусолив пальцами кончик проволоки, он немного подумал и сказал: «Хватит! Можно обжигать».

Проволоку сложили кольцами и посадили в муфельную печь. Там, разгораясь до белого каления, мельхиор утратит упругость: мягкая нитка надежнее скручивается в веревочку, ею удобнее выкладывать узоры. Через пять минут избела-красный моток вынули наружу и положили остывать. Но скань еще не готова. Ее ждет обкрутка: с помощью электромотора проволоку свивают в плотную рубчатую веревочку. Потом снова обжиг, снова обкрутка, и наконец ее кладут в раствор соляной кислоты, которая разъедает окалину и возвращает проволоке первоначальный серебряный блеск. Часть скани затем прокатывают на вальцах, откуда она выходит изящной ленточкой с рубчатыми краями и называется уже «гладь». Скань разной толщины, гладь и зернь — вот «краски» мастера, которыми он «рисует» свои композиции.