Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №05 за 1978 год

Содержание грузовиков съедает львиную долю заработка. Если неделя прошла без вмятины или разбитой фары, то впору заказывать фейерверк. В конце месяца, значит, можно будет отложить сотню боливаров на очередной ремонт, а один новый баллон стоит 200 болов. Мчи, шофер, но, когда тормозишь, помни, во что обойдется тебе смена резины, и ты никогда не нажмешь на тормоз лишний раз, даже влетая на скорости 110 в поворот.

У грузовика удивительная особенность стариться до времени. Рано или поздно придется сменить его; на новый точно такой же «фарго» понадобится три тысячи пятьсот наличными плюс налог. При такой езде машины хватает на полтора года от силы. Прикинь: на малой скорости ничего не заработаешь.

Мчи.

Неужели я успел подумать обо всем этом в первый день? Страх ведь заполнил мозг без остатка. Помню, нога соскользнула с педали, и та больно стукнула по щиколотке. Машина презирала меня. Не мудрено, я не заслужил ничего лучшего: меня обходили справа, прижимая к краю пропасти, обгоняли слева, заставляя притираться к скале. В сторону! В сторону! Если не можешь участвовать в гонке, прочь с трассы, изыди.

Дорога, огибая выступ, вылетела на карниз, и внизу, до самого последнего поворота, потонувшего в пыльной мгле, я увидел хищно рыщущие фары грузовиков. Кадриль белых фар продолжалась по всей трассе. Я продолжал путь в одиночестве.

На набережной, облепив вереницей стены складов, двести грузовиков ожидали поживы. Каждые пять минут поднималась решетка, и, радостно взревев, одна машина влетала в порт. Остальные подвигались ровно на длину ее корпуса. Вокруг грузовиков бурлила конкуренция и инициатива. На ступеньки то и дело поднимались замурзанные торговцы: не угодно ли? Попугаи, американские сигареты, французский коньяк, марихуана, непристойные открытки, засушенные головы, золотые самородки (слишком блестящие, чтобы быть настоящими), девушки.

— Револьвер, кабальеро? Заграничный паспорт? Фальшивые кости? Крапленую колоду?

Не было отбоя от помощников:

— Мне нравится твоя машина. Возьми меня подручным.

Последним на подножку влез седой костлявый донельзя негр в майке и парусиновых брюках, из которых торчали пропыленные босые ноги.

— Меня зовут Доминго.

Он бросил это как решающий аргумент.

— Поищи кого-нибудь побогаче, Доминго. Мне нечем платить тебе.

Я включил зажигание и ринулся в ворота. Грузить я решил сам.

Два часа спустя, когда солнце вонзило мне когти в макушку, я понял, насколько был самонадеян. Губы растрескались, вспухший язык не умещался во рту, кровь молотила в висках, а тело было объято пожаром. Я упал. Тогда ко мне с печальным видом подошел Доминго.

— Оставь. Эта работа не для заморских.

Заморские — это люди из Европы.

— Правда, у вас была война, — добавил он.

Глядя, как он берется за мешки, я постиг всю глубину пропасти, в которую меня ввергла судьба.

Караван грузовиков тяжело поднимается в гору. От побережья до перевала двести моторов с одинаковым неистовством ревут во весь голос. Их гул распирает долину, ползет на высящийся крепостной стеной тридцатиметровый подъем, потом чуть стихает, прерываясь икотой. Водители всей кожей ощущают пульсацию цилиндров, до смерти напуганных крутизной; машина ревет с закрытым ртом, как дебил, но все же вырывает груз. Перемигиваясь стоп-сигналами, колонна тянет хором надрывную песнь. В кабинах так жарко, что пот моментально испаряется. Баранка весит тонны, рвется из рук всадников апокалипсиса.

Доминго прикорнул. Возникнув из пропасти, встречный луч фар робко ощупывает противоположный склон, населенный призрачными деревьями. Двести грузовиков натужно тянут вверх. Сверху колонна выглядит сорокакилометровым червем, каждый сегмент которого весит от шести до восьми тонн. На горизонте, оставшемся внизу у моря, в конце света, поднимается луна. Она огромная, как земля, и совершенно плоская.

Наверху еще надо разгрузиться, и тогда день можно считать оконченным...

Мой подручный-пеон знал о трассе все. Хотя почему, собственно, я оказал «мой» по адресу Доминго? Если уж он кому-то принадлежал, то грузовику. Он и не скрывал, что оба мы равным образом состоим рабами прожорливого бога по имени Фарго. Жизнь приучила меня довольствоваться малым, так что я без особых страданий отдавал последнее ненасытному четырехколесному божеству.

У нас с Доминго не было доходов, не было вообще ничего, что можно было бы поделить, и наше совместное предприятие походило на религиозную общину. Но сухой хлеб делить легче всего, а нашей целью было заработать деньги, мы это прекрасно знали. Как только цель будет достигнута, мы станем неравны.

Доминго это не заботило, точно так же, как не заботил его наш нынешний голод и крутизна трассы.

— Если мы гробанемся, ты полетишь вместе со мной...

Он показывал белые зубы и нахально возражал:

— Я? Что ты! Жми! — И молотил пятками в днище кабины, и жалобно стонал, видя, как меня обходят на вираже.

Если я решался прибавить скорость, он оглушительно хлопал черной ладонью по ляжке, нежно тыкал меня кулаком в плечо и называл братом. Так каждое утро под вопли отчаяния и крики радости, под неумолчный топот босых ног мы добирались до низа.

Удачная ездка вызывала у моего соратника поток креольских речитативов, куда он, не колеблясь, вставлял вирши о славных событиях минувшего дня.

Ты, коробка скоростей, не скрипи.

А ты, ленивый передний баллон,

Если ты опять спустишь, как сегодня утром,

Я тебе дам ногой.

Доминго любил машину, любил лакированную поверхность металла, запах бензина и масла, кожзаменитель сидений, на которых он устраивался после обеда, выставив ноги из окна. Именно по ним, по задубевшим подошвам с черными пальцами, узнавал его торговец кукурузными хлебцами, двигавшийся вдоль застывшей у порта колонны.

— Оле, Доминго!

— Чего там?

Вопрос задавался из чистой проформы.

— Лепешки, Доминго. Сколько тебе?

— Дай парочку. Мой гринго сейчас придет и заплатит.

Торговец знал, что я заплачу ему не сейчас, а в конце недели. Поэтому он вытаскивал книжечку и обмусоленным карандашом заносил в нее: «Доминго, две лепешки, «фарго № 65—83». Так Доминго, пеон в машине, сделался ответственным лицом, уполномоченным для ведения торговых дел.

Узы дружбы прочно соединили три существа — белого человека, черного и красный грузовик. Заслуга в этом принадлежала Доминго. День за днем он отдавал машине частицу души: ежеутренне умывал из шланга и потом любовно протирал ветошью, дабы не сходил девичий блеск, драил ее бока снадобьем под названием «Мобилойл-20», наполнял баки бензином, а картер маслом, заливал в радиатор свежую воду из горного источника.

Десять крещений подряд не истощили запаса любовных имен для «фарго» — без этого Доминго не смог бы относиться к грузовику как к живому. Один из его приятелей в Ла-Гуайре, знавший грамоту, углем наносил на переднем бампере девиз, и ночью, когда «фарго» спал у тротуара в предместье Каракаса, Доминго вылезал из кабины, служившей ему домом, чтобы обвести белой краской неведомые ему буквы...