Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №05 за 1978 год

С гор лениво сползают два туманных шлейфа, скоро в путь; Доминго собирает свои баночки и щетки. По соседству с «фарго» спит серый ослик, отбившийся от дома; его шерсть вытерлась местами, сбилась клочьями, голова покоится на благонравно сложенных копытцах. Доминго зевает, передергивает плечами и вытирает о его лоб кисточку. Ослик едва поводит ухом.

По очереди машина принимала следующие имена: «Красные пираты», «Прощай, сокровище!», «Молния Анд», «Венесуэльский тигр», «Орел горных утесов», «Свободная Федерация», «Верная акула». Теперь «фарго» зовется «Компадрито», что можно перевести как «Кореш».

— Неделю проходишь под этим именем, а там подумаем, — бормочет Доминго, любуясь своей работой.

Он ошибся. «Компадрито» остался надолго.

Доминго отрывал время от сна, чтобы украсить и прибрать собственными руками героя. Я, со своей стороны, следил за его внутренностями. Между существами трех рас — черной, белой, и красной — установилась прочная связь. Так мы постигли простой факт, что не обязательно понимать другого, чтобы жить по-братски.

Внимание, поворот! Резко отпускаю педаль сцепления, мотор воет, приняв на себя раскатившуюся массу грузовика, скорость чуть падает, и я выворачиваю руль. Поворот кончился, снова четвертая скорость, полный газ. Новый поворот — та же схема. Руль. Сцепление. Четвертая — полный газ... Мотор отчаянно кричит от боли и удивления, ветер покрывает его рев на виражах. На десять, двадцать, триста метров обрывается откос то справа, то слева. Гора надвигается на шоссе, пихает его, сжимает горло, сыплет каменьями или жидкой грязью.

Двести двадцать три поворота на сорок километров пробега. Удачи тебе, водитель. Ты ошибаешься только один раз, но зато наверняка.

Последний участок идет по ровной земле, покрытой пухлым слоем пыли, взметающейся смерчами из-под колее. Перед глазами все время колышется плотный занавес; лишь изредка в разрывах можно глотнуть воздуха и обогнать впереди идущего. Этот туман убийствен вдвойне: он скрывает предательские рытвины и забивает твердыми частицами легкие.

Вслепую, повязав платок на лицо, оставив одни слезящиеся глаза, на которые с покрытого коростой лба градом течет пот, водитель выжимает 100 или 110, лихорадочно пробегая в памяти участок: вот тут, еще шестьсот метров, яма. А эта масса, темнеющая сквозь серую муть, — грузовик? Надо подобраться ближе. На спидометре 110. Да, маячит брезентовый кузов конкурента.

Обходим?

Доминго всегда «за». Когда ему страшно, он сереет. Но попробуй угадай цвет боковым зрением сквозь маску грязи и порошковой пыли. Разве что когда ему совсем жутко, он начинает смеяться.

Для обгона надо прилепиться вплотную к грузовику: пыль закручивается в десяти метрах позади. Расстояние между машинами — восемь метров на скорости

100... Спастись в случае внезапного торможения можно лишь на самой середке дороги.

Доминго посмеивается, не разжимая губ, чтобы не наглотаться сверх меры. Машина делает прыжок, левый край скатывается на обочину, камешки со скрежетом барабанят по днищу. Газ до отказа. Двадцать секунд не дышу... Уф! Теперь пускай он глотает пыль и плачет грязной слезой. Если он в здравом уме, то должен сбросить газ и отпустить победителя с миром, дав ветру разогнать удушающую пелену.

Но в эту минуту на трассе двести грузовиков, и только что обставленный водитель кидается вдогонку. Опять плотный шлейф пыли, опять самум на скорости 110. Ближе, ближе. Шофер уводит слишком влево разогнавшуюся машину. Дикая тряска, грузовик утыкается в канаву, и... тишина, нарушаемая лишь шорохом опадающей пыли. Остается вылезти, ступая негнущимися ногами, и осмотреть, что сломано — в тебе и машине. По счастью, после удара головой о стекло у водителя шок и он не чувствует боли, а чуть позже сознание, во что обойдется ремонт, заглушает все прочие ощущения.

Бывает также, что по левой полосе наверх идет встречный. Он возникает из облака пыли, словно фантом, разрастается до гигантских размеров. Слишком поздно тормозить, свернуть некуда. Выживших после удара в лоб не бывает.

В горах и на равнине на месте гибели водителей у обочины ставят миниатюрный крест, сантиметров тридцать, не больше. Накануне праздника поминовения набожные души втыкают вокруг них свечки. По числу этих огоньков, трепещущих на ветру во тьме, можно составить летопись трассы.

До меня вдруг дошло: все, что творится на дороге, продиктовано не злобой. Никогда не было такого, чтобы кто-то нарочно столкнул товарища в пропасть. Разбившиеся виноваты сами — ошибка в расчете, секундное затмение или подвела механика; виноваты, конечно, Анды, заставившие дорогу свиваться в тугие кольца; и, конечно, мерзавцы фрахтовщики... Но об этом не говорят. Мертвые молчат. А выжившие, плечистые битюги с перекошенными шеями, трясущимися руками и струйкой слюны, тянущейся изо рта, тридцатилетние инвалиды, они тоже не рассказывают. Они приходят по ночам и спят в кабинах грузовиков, а то и прямо в кузове, но соскакивают наземь и мчатся прочь стремглав, едва застучит мотор. Старые товарищи подкармливают их, отдают комбинезон или куртку. Бывает, друзья моют их как малых детей. Но это все равно ненадолго: шарахаясь от машин, они скоро оказываются под колесами на улице, или, поскользнувшись на набережной, падают в море, или вновь срываются в пропасть, откуда зачем-то вылезли в первый раз.

Позже мы с особой отчетливостью поймем, что в нас не было зла.

Я спускаюсь на скорости 90 по крутому склону, солнце раскалило донельзя крышу кабины. Слева высовывается желтая морда крупного «мака». Слева, то есть со стороны пропасти. «Маки» — здоровяки, но они не созданы для гонки, через три километра я все равно нагоню его. Меня он застал в расслабленном состоянии, я зевал, нога слегка давила на акселератор, иначе мы бы поздоровались не раньше Ла-Гуайры, это точно.

Ладно. Смотрю через левую дверь на медальный профиль. На парижских окраинах такие мальчики вырастают сутенерами. Сейчас он раздулся от гордости из-за того, что догнал меня, глаза вот-вот выскочат из орбит, пыхтит вовсю. Прыжком он вырвал у меня полметра. Но тридцатью метрами ниже шоссе круто сворачивает вправо, и ты, медный лоб, слишком быстро войдешь в поворот. Я еду по малой дуге, тебе же предстоит повернуть разогнавшуюся массу «мака» по большой дуге... Плохо тебе, парень, очень плохо... Ты изо всех сил стараешься повернуть руль, но мы идем бампер к бамперу, и тебе придется либо обойти меня на последних метрах, либо прижать к скале. ЧТо он делает, идиот? Неужели не понимает, куда гонит? Впереди. пропасть. Спуск в ад для него" уже начался.

Если он идиот, то это надолго, но это не резон выносить ему смертный приговор. Я поднимаю большой палец вверх, даруя жизнь гладиатору. В данной ситуации — просто слегка сбрасываю газ. Идиот проносится мимо с воплями триумфатора. Беги, беги, дурачок. До скорого внизу!..