Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №08 за 1979 год

Дела у жителей гор шли по-разному, земля, удобренная сначала золой сведенного леса, через несколько лет переставала родить, а податься уже было некуда.

И многие белые семьи в горах существовали лишь на то, что сдавали внаем своих немногочисленных негров. Больших доходов при дешевизне рабского труда это не давало.

Зато идти самим в батраки белым горцам не позволяла гордость: одно дело работать на своем поле, другое — на чужого хозяина. В глазах общества это низводило белого до уровня негра. А рабы в те времена перечислялись в списке сельскохозяйственного инвентаря где-то между волом и плугом.

И довольно скоро на острове распространилась весьма странная категория людей: более голодные, чем невольник на хорошей плантации, не имеющие ни доходов, ни занятий, но категорически отвергающие саму мысль о физической работе. Так появилась на острове прослойка населения, называемая «бедными белыми».

История тем временем не стояла на месте, и в революционном 1793 году остров Бурбон стал островом Реюньон. По-французски это значит «соединение», и название это должно было увековечить одно из важных событий революции: соединение марсельских волонтеров с революционными парижанами. Но хотя во Франции провозглашены были «свобода, равенство и братство», на новоокрещенном Реюньоне рабство не отменили.

Название острова менялось еще только один раз: в 1815 году патриотически настроенные реюньонцы провозгласили, «что отныне и навеки остров будет именоваться Бонапарт». Через два дня на острове высадились заклятые антибонапартисты — англичане. Да и Париж, где вновь к власти пришли Бурбоны, конечно, тоже не поддержал островитян.

С тех пор остров остался Реюньоном, и именно под этим названием он нанесен на все карты мира. (Если не считать случая, когда лиссабонские картографы времен Салазара в приступе казенного патриотизма выпустили «Атлас мира», где всем топонимам возвращено было «исконно португальское» звучание. Тут вместо Реюньона был «Ислади Маскареньяс».)

Эпоха бурного колониализма создала на островах Атлантического и Индийского океанов пестрое население: потомки белых переселенцев, негров-рабов, индийских батраков, китайских кули. Цвет кожи человека до сих пор определяет его место в обществе на многих из них: чем светлее кожа, тем выше положение. Но светлокожих обычно на островах не так уж много. Кроме Реюньона. Здесь белые составляют половину населения.

На большинстве островов белый если и не прямо принадлежит к правящему классу, то, уж во всяком случае, состоятелен. На Реюньоне европейское происхождение объединяет и элиту, и беднейших из бедных.

В 1848 году декретом из Парижа рабство на Реюньоне было отменено. Владельцы, правда, получили компенсацию за свою собственность, но быстро ее проели. И сотни горских белых семей лишились последнего источника дохода.

На побережье возделывали сахарный тростник, крупные плантаторы поглощали мелких, и те, чтобы не работать бок о бок с бывшими своими рабами, предпочитали переселяться в горы. А освобожденные негры все ушли к морю.

Лес на острове давно свели, и голые вулканические кручи имеют вид печальный и дикий. Но любая более или менее ровная площадка возделана и засеяна кукурузой, луком, чесноком. И геранью-пелларгонией. Остров Реюньон — крупнейший в мире поставщик гераниевой эссенции, необходимой для французских парфюмеров. Нарубленные листья герани давят, насыпав в кадку, босыми ногами, потом сгущают сок на костре из сучьев тамаринда. Поскольку скупщикам трудно добираться до крестьян по горным тропам, эссенцию в бутылях относят в город Сен-Дени — столицу острова. Герань дает возможность перебиться «бедным белым». Но только перебиться.

Даже в самых удачно расположенных районах детям приходится добираться до школы часа по три. В более глухих местах школ просто нет, и неграмотность среди «бедных белых» выше, чем среди прибрежных темнокожих.

В воскресенье горцы спускаются по узким тропам на рынки Сен-Дени и других городков и продают там свой небогатый товар: бобы, горох, чечевицу, огурцы, курицу или гуся. Малорослые и тощие, с коричневой, продубленной зноем и ветрами кожей, они даже внешне непохожи на тех европейцев, которые живут в городах, и те четко различают «их» и себя. Вечером «бедные белые» напиваются дешевым ромом в харчевнях, куда не ходят ни негры, ни индийцы.

Не дай бог спросить у горца: не было ли среди его предков цветных? Такой вопрос — самое страшное для него оскорбление, ведь европейское происхождение — единственное, чем он обладает.

«Бедный белый, — говорили на Реюньоне в прошлом веке, — это тот, у которого за душой ничего, кроме двух негров да мятой шляпы».

Рабов-негров у горцев больше нет. Осталась только мятая шляпа...

Л. Ольгин

Продолжение. Начало в № 4—7.

Машину Гарри Эдкок вел к очень осторожно. Было без четверти два ночи, и только луна освещала эту редко используемую лесную дорогу.

— Ты уверен, Гарри, что нашего отъезда никто не заметил? — в третий раз за последний час спросил сидящий на переднем сиденье рядом с Эдкоком Вернон Т. Тайнэн.

— Абсолютно уверен, — снова заверил его Эдкок. — Более того, я отпечатал ложный список ваших дел на сегодняшний вечер в Вашингтоне и довел его до общего сведения.

— Молодец, Гарри, молодей. — Тайнэн смотрел в ветровое стекло на густую листву деревьев, вплотную подступивших к дороге. — Ни черта не видно. Мы не заблудились?

— Я подробно следую указаниям начальника тюрьмы, — ответил Эдкок. — Дженкинс дал точный маршрут.

— Долго еще ехать?

— Мы почти на месте, шеф.

Маленький частный реактивный самолет доставил их из Вашингтона в Гаррисберг, штат Пенсильвания. Других пассажиров в самолете не было. В аэропорту Гаррисберга уже ждал взятый напрокат «кадиллак». Эдкок сразу же сел за руль, Тайнэн устроился рядом, расстелив между ними испещренную красными пометками карту района Льюисберга. Покинув Гаррисберг, они по мосту пересекли Саскуиханну и понеслись по федеральному шоссе № 15 вдоль западного берега реки. Покрыв за полтора часа около пятидесяти миль, они достигли первого указанного им ориентира, Бакнелльского университета, потом въехали в казавшийся призрачным в этот поздний час город Льюисберг. Проезжая городскую школу, Эдкок сбавил ход, чтобы свериться с картой, нашел нужный поворот на магистраль и выехал на окраину города.

— Здесь поворот к воротам тюрьмы, — указал он налево. — Но Дженкинс сказал, чтобы мы проехали дальше по шоссе и потом свернули влево у больницы евангелистов, объезжая тюрьму с северной стороны..

..... Нас там никто не заметит? — спросил встревоженно Тайнэн.