Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №03 за 1980 год

Все здания сохранили много особенностей деревянных построек Прикамья: ведь приемы русского деревянного зодчества не менялись веками. Так что «рязанцевские солеварни», несмотря на свой столетний возраст, позволяют заглянуть во времена более отдаленные, когда соледобывающая промышленность Прикамья была в расцвете.

В известном многотомном сочинении «Россия. Полное географическое описание нашего отечества» подробно рассказывается, как еще в начале XV века русские посадские люди, пришедшие с европейского Севера, завели солеварение на речке Боровице, притоке Камы, а потом и на реке Усолке. Так начинался город Соль-Камская. В 1558 году Иван Грозный пожаловал Строгановых землями близ «Великiя Перми», дозволяя им строить города и призывать «людей неписьменных и нетяглых варницы заводить, соль варить». Несколько веков подряд начиная с XVI века центр России кормился солью-пермянкой. Шла она и на север, в Печорский край, в Олонецкую губернию, в Финляндию.

Развивался соляной промысел, возникала и русская деревянная промышленная архитектура. Она до сего времени восхищает специалистов своеобразием, свежестью конструктивных решений. И своими размерами. Скажем, трубу-матицу, которую загоняли в землю на глубину нескольких десятков сажен, изготовляли из соснового бревна диаметром «с край на край аршин без дву вершков» — 62 сантиметра! По ней бадьями поднимали рассол. Со временем провели сквозь матицу обсадные трубы, и качал уже насос, приводимый в движение лошадью; над скважиной вырос сруб-башня... Некоторые исследователи не без основания полагают, что прототипом рассолоподъемной башни послужила башня сторожевая.

Добытый рассол по желобам, лежащим на столбах, тек в ларь, где его можно было хранить долгое время.

Ларь, что стоит сейчас на Заповедном холме, перевезли из Усть-Боровой не разбирая. Реставраторы знали, что собрать просоленные, проконопаченные смолой брусья будет сложно, и главный архитектор Пермской мастерской Генрих Лукиянович Кацко выдвинул и разработал план перевозки строения целиком.

...Сначала тащили стотонный ларь к берегу. Надо было преодолеть метров триста. Тащили осторожно, при помощи домкратов, различных блоков и полиспастов. Для этого на берегу реки, в Усть-Боровой, построили специальный причал, закопали якорь-мертвяк. То же самое пришлось делать и в конце пути, у берегов Заповедного холма. Триста километров плыл ларь на барже вниз по Каме. Весной. По большой воде.

Работа была трудная, необычная, и, хотя с того времени прошло уже лет пять, реставраторы до сих пор вспоминают, как это было.

В Пермской мастерской меня познакомили и с молодым исследователем Аркадием Федотовым; он готовил историческую справку на Усть-Боровский сользавод. Готовил для своей мастерской и для москвичей, которые работали над проектом музея под открытым небом в самой Усть-Боровой: «рязанцевские солеварни» — единственный в стране деревянный соляной завод — также решено сохранить. Как всякий одержимый исследователь, Федотов знал о своем предмете так много, что поначалу ему трудно было решить — с чего начать наш разговор? Он протянул мне пухлую, отпечатанную на машинке рукопись, в которой меня поразил библиографический список: Государственные архивы Пермской области, «Хозяйственное описание Пермской губернии» издания 1811 года, «Продолжение дневных записок путешествия Ивана Лепехина, академика и медицины доктора... по разным провинциям Российского государства в 1771 году» и т. п. Любопытно, что в работе Федотова были ссылки и на бухгалтерские отчеты Усть-Боровского соль-завода, и на записанные самим историком воспоминания старых рабочих — А. В. Надымова, И. П. Дуракова, А. Я. Поповой. История соляного промысла в Прикамье вставала со страниц рукописи во всех подробностях...

Аркадий Федотов посоветовал мне встретиться с жительницей Усть-Боровой Александрой Якимовной Поповой, дал ее адрес. «Она здорово нам помогла, — сказал Аркадий. — Многое помнит, даже названия каждой варницы — Иверская, Васильевская, Троицкая...»

...Аккуратненькая старушка в платочке сидела на завалинке возле избы. Рядом, через улицу, поднимались бревенчатые стены сользавода. Хозяйка словно и не удивилась мне, повела в дом, усадила за стол, накрытый чистой клеенкой. В углу, обдавая теплом просторное помещение, белела русская печь. На дальней стене смежной комнаты висели в рамках фотографии — целый «иконостас».

— Это «рязанцевская» изба, — отозвалась Александра Якимовна, заметив, как я рассматриваю беленые стены. — В прежние времена здесь две семьи жили, ребятишкам даже лечь негде было, разве на полати к бабке заберутся, пристроятся. Потом моя семья здесь поселилась: мы с мужем да дети. Было их семеро... Двое осталось. И мужа и детей война забрала...

Она поднесла кончик платка к выцветшим глазам.

— Да вы пейте чай-то, пейте.

Помолчали.

— Я как родилась, так и состарилась в этом околотке, — сказала Александра Якимовна. — Вся жизнь на сользаводе прошла. Сколько переробила! И муж мой, и отец таку работу тяжелую ломили... Отец, тот поваром был, старшим в варнице. Все дни на заводе пропадал. Утром мать говорит: «Девки, сбегайте за отцом...» Придет Яким Алексеевич домой, чаю попьет и снова на завод...

— А что за работа в варнице?

— Ответственная. Момент надо не пропустить, когда во время кипежу рассола соль родится.

Александра Якимовна рассказала, как в давние времена крутился в «соляной избе», не зная ни минуты покоя, повар и его помощники. Повар затапливал печь и, когда цырен — огромный металлический противень, подвешенный над печью, — нагревался, посылал ярыжек-цыренщиков подметать противень березовыми вениками. А потом промазывать места сшивок (цырен сшивался из железных полотнищ) тестом из ржаной муки, тщательно пережеванным самими ярыжками. Считалось, что слюна не пропускает воду. Цыренщики прыгали на горячем противне, а повар колдовал с печью. А уж когда цырен разогревался и шел рассол — тут к повару не подходи!

Сама Александра Якимовна тоже стояла у цырена, соль вынимала. Но тех времен, когда печь топили по-черному, Попова уже не застала. Хотя старики, говорила она, помнили «черные соляные избы».

— Иной раз подумаю, — сказала Александра Якимовна, — вроде и не для чего жила... Внуков нет. Ничего-то не видела. Образования, считай, никакого. Три класса церковноприходской школы... А вот пришел этот паренек, Федотов, и будто всколыхнул меня. Уж так слушает, так слушает, как мы робили, — значит, интересно, значит, нужно кому-то?..

Я брожу между строениями соляного завода на Заповедном холме, вспоминаю Александру Якимов ну и думаю о том, что хорошо, если бы имена потомственных солеваров не пропали втуне, нашли бы свое место в экспозициях будущего музея...