Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №03 за 1980 год

В высокой полевой траве мелькнул синий школьный пиджачок Олега. Рядом с мальчиком, ссутулясь, шел пожилой мужчина. В руке у него топор и связка ключей.

— Это дядя Миша, сторож, — заволновался Олег, подбежав ко мне. — Он нам сейчас все покажет!

Дядя Миша надвинул кепочку поглубже, перекинул папироску из одного угла рта в другой, представился:

— Михаил Константинович Ширкалин.

Мы стали взбираться по тропинке к пожарке. Простой силуэт ее — изба, над которой поднимается деревянная вышка, — четко отпечатался на темно-зеленом фоне ельника. Со временем рядом с пожаркой, перевезенной из деревни Скобелевки Пермского района, встанет типичная деревня Северного Прикамья. В облике пожарки и строений сользавода, которые остались у нас за спиной, чувствовалась основательность, прозаичность назначения, что ли, и не было ничего от возвышенной строгости колокольни, видневшейся за пиками елей, и от доброй простоты ветряной мельницы, что стояла на зеленой поляне...

Дядя Миша шел молча, а Олег без остановки тараторил:

— Посмотрел я, как дед мой тюкает. Сначала вроде интересно, а потом скучно стало. Тюкает и тюкает топором без остановки... Дядя Миша, — остановился он у мельницы, — открой, посмотрим, что внутри...

Распахнулась дверь — и Олег замер возле мельничного механизма. Но через минуту забросал дядю Мишу вопросами, и тот, посмеиваясь, объяснял, куда ссыпали зерно да как его перетирали жернова...

В сторожевой башне застряли надолго. Дядя Миша поддел топором доску, прикрывавшую дверь, и мы увидели, что помещение завалено самыми удивительными предметами, собранными экспедициями музея. Здесь были старинные стулья фирмы «Братья Тонет», вазы, церковная утварь, самовары, огромная пила, паровой утюг... На каждой вещи висела бирочка. Пока мужчины рассуждали о «принципе» работы парового утюга и самовара, я рассматривала башню внутри и снаружи, подсчитывала количество венцов, любуясь рисунком рубки в обло и невольно отмечая различие в цвете бревен. Светлые были положены недавно, темные давно, но не в том XVII веке, к которому долгое время относили эту башню.

...Историю башни рассказал мне Гершен Давыдович Канторович, начальник проектного отдела Пермской мастерской. Вместе с Аюпом Асыловым он разбирал ее и вывозил из села Торговище Суксунского района.

Башню построили в начале века взамен такой же, сгоревшей в конце прошлого столетия. Та, сгоревшая, действительно была возведена в XVII веке как часть острожка, и стены ее помнили восстание Пугачева. Почему и получила она в народе имя — Пугачевская. Хотя — вот парадокс исторической памяти — Пугачев не оборонялся в башне, а, напротив, осаждал острог... Реставраторы нашли фотографии башни незадолго до пожара 1899 года, Аркадий Федотов поднял из архива церковную летопись села Торговище — теперь датировка строения не вызывает сомнений.

Около этой башни, рассказывал Канторович, селяне снимались с хоругвями, когда уходили на первую мировую; возле нее на бревнышках любили посидеть и поговорить старики... И все-таки, когда начали разбирать ее, согласились, отдали по-доброму: село менялось, и старики понимали, что в музее башня будет в большей сохранности.

— Мы вывозим только то, — говорил Канторович, — что невозможно уберечь на месте. Колокольня, например, была сильно наклонена, и, не встань она на Заповедном холме, мы бы потеряли ее... Вообще экспедиции, выявляющие памятники, изучают в первую очередь села неперспективные, то есть те, которые подлежат сселению в ближайшее десятилетие. Нынешнее преобразование Нечерноземья выдвигает перед нами задачи, требующие быстрого решения.

Узенькой, едва заметной тропкой повел нас дядя Миша к колокольне. Светился в траве желтый глазок лютика, тяжело жужжали пчелы, вокруг полян колыхались переливы хвойного леса — то нежно-зеленые, то почти черные.

По винтовой внутренней лестнице в полной темноте поднимаемся на колокольню. Олег открыл головой люк в настиле — и поток яркого света в мгновение очертил огромные объемы постройки...

Мы вышли на самую верхнюю площадку колокольни.

— Простор какой...

— Глухо-то как, — отозвался Олег.

Заповедный холм поднимался крутой волной над голубеющей зыбью прикамских лесов.

Л. Чешкова Фото Г. Александрова и Г. Канторовича

Кто из нас не пускал в детстве воздушных змеев? И кто не мечтал запустить змей на самую-самую высоту, сделать его самым-самым большим и самым-самым красивым? Мечтать мечтали, но удавалось далеко не всем. Сделать змей, да еще удачно запустить его — это проблема непростая. И потом, что такое «самый-самый» большой змей?

Совершенно определенно: самые большие змеи в мире «водятся» в Центральной Америке, в небольшой деревушке с длинным названием Сантьяго-Сакатепекез. Живут здесь индейцы майя — потомки тех самых индейцев, которые когда-то создали одну из могущественнейших империй на Американском континенте. Жизнь в деревушке течет тихо и незаметно: мужчины с утра до вечера на плантациях кукурузы, у женщин и вовсе скромный удел — издавна так повелось здесь, что женская дорога от дома до базара и обратно, и в церковь на службу сходить, ну и, бывает, посетить родственников, живущих по соседству. И так изо дня в день. Но не каждый день.

Раз в году — а именно 1 и 2 ноября — Сантьяго-Сакатепекез меняется. Сотни зрителей, может быть, и тысячи — кто считал? — стекаются в деревушку. Приходят пешком, приезжают на машинах. Спешат они на праздник змеев. Не было бы столько гостей в поселке, если бы не змеи. Они здесь особенные. Не коробчатые, к которым привыкли мы, не квадратные — «конвертом», а круглые и гигантские. От трех до шести метров в диаметре. Одному человеку с такой «игрушкой» не справиться. Четыре-пять парней запускают змей. Бегут с бечевой в руках, поднимая змей навстречу ветру, потом немного стравливают и снова натягивают: иначе теплые восходящие потоки не подхватят змей-гигант. Если за дело берутся умельцы — среди молодых людей Сакатепекеза таковых немало, — то змей парит в воздухе час, а то и два. И слава и почет тому, кто опустит змея на землю в целости и сохранности: не «посадит» его на дерево, не допустит столкновения в воздухе с произведением соперников. Слово «произведение» здесь стоит не случайно: каждый змей — это не просто милая забава для развлечения собравшихся, а яркое, красочное полотно, произведение искусства, наделенное определенной символикой...

Как бы высоко ни поднимался змей, сколько бы раз его ни запускали — два, три, редко четыре, — но рано или поздно все кончается. Зацепится бечева за дерево, рухнет разноцветный бумажный круг вниз и станет печально-нежным украшением кипарисов, окружающих лужайку, где проходит праздник. А лужайка непростая — это деревенское кладбище.