Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №05 за 1980 год

Когда стали создавать чехословацкие легионы, пленные нашего лагеря были мобилизованы. Первое время я там служил, агитировал солдат. Потом, когда на меня донес один фельдфебель, некто Фишер, оставаться стало опасно, и ночью с несколькими товарищами я ушел из легиона. Всю гражданскую войну был в Красной Армии — начальником дивизионных мастерских.

В России я пробыл до 1923 года. Потом решил возвращаться на родину. Что за республика получилась у нас дома— четкого представления мы не имели. Как меня, члена партии большевиков, встретят? Посоветовался я с товарищами, и мы решили, что стоит, пожалуй, «забыть» кое-что из прошлого. Новая биография получилась такая: попал в плен, сразу был взят на работу в депо, потом открыл свою мастерскую и вот теперь еду домой. Никакой политики. Был у меня даже документ, что «фининспектором г. Арзамаса получен от мелкого предпринимателя гр. Благи Властимила Иосифовича налог за третий квартал 1922 года...». Но во внутренний карман я спрятал портрет Ленина.

Так вот, «мелким предпринимателем» пересек я советскую границу, прибыл в город Таллин, там — на пароход до Гамбурга. А оттуда до Пльзени рукой подать. На родной «Шкодовке» требовались люди, а начальнику отдела кадров я так и сказал: «Что вы, пан старший инженер, хватит с меня революций».

В республике были порядок и тишина. И лишь иногда это благополучие омрачалось газетными сообщениями о нищете в Подкарпатье, о безработице в Словакии, о забастовке в Кршивоклатах, где жандармы стреляли в демонстрантов. Кстати, почтенную должность жандармов по всей республике занимали бывшие легионеры. Их мне следовало избегать, ибо кое-кто из них помнил меня еще по плену.

На «Шкодовке» уже было ядро коммунистов. Отличные люди: Ян Краутвурм, Йозеф Грдличка, Вацлав Прокупек. Большинство из них в конце 20-х годов со «Шкоды» уволили, но дело было сделано, партийная ячейка действовала. Собирались мы, понятно, не на работе: то в ресторане «У Трнку», то в общественном доме «Сворност» (там повесили привезенный мною портрет Ленина), то «У Динстбиру» в Болевце. Мы печатали свою газету «Правда» и раздавали ее на заводе. Была у нас и молодежная организация, и лагерь для детей. Кроме того, мы не замыкались в рамках только своей «Шкоды», а проявляли солидарность с выступлениями трудящихся по всей Чехословакии.

Так, весной 1932 года хозяева двух угольных шахт вблизи города Моста уволили чуть ли не треть рабочих. Шахты с их устарелым оборудованием и бедным углем были не очень выгодны, конкуренции с заграницей не выдерживали. Тогда хозяева решили избавиться от рабочих. Положение было отчаянным. На шахтах вспыхнула забастовка. Хозяева попытались было закрыть оба предприятия, но забастовка перекинулась на весь угольный бассейн. Вмешалось правительство. Оно распорядилось восстановить на работе уволенных, чтобы таким образом прекратить волнения: теперь для них уже не будет повода. Однако требования рабочих к тому времени тоже изменились. В забастовочном комитете коммунисты имели решающее слово и потребовали установить государственный контроль над шахтовладельцами. На такое ущемление свободы предпринимательства правительство пойти не решилось. Еще больше напугались профсоюзные вожди. Я помню, как выступал один из них, невысокий бледный блондин. При словах «политический оттенок» он даже на цыпочки поднялся и прошептал с присвистом: «политиче-с-ский оттенок...»

А это был уже не оттенок, а суть дела, и в том была наша заслуга, заслуга коммунистов.

В Мосте даже лавочники поддержали забастовку и позакрывали свои лавки. Такая крупная и сильная организация, как наша шкодовская, не могла остаться в стороне. Мы собрали для шахтеров средства. Десять дней своего отпуска я провел между Пльзенью и Мостом: перевозил газеты, деньги, вещи и книги для детей бастующих. В Мосте в это время организовали народный лагерь — палаточный городок для семей шахтеров.

И к этому лагерю стянули жандармов и полицию. Не знаю, чем уж я привлек к себе их внимание, но только вечером в гостиницу пришли двое. Показали значок и попросили пройти с ними в канцелярию. Вахмистр поднял голову от бумаг, и глаза у него выкатились. Он узнал меня, а я его — носатого фельдфебеля Станислава Фишера из нашего лагеря в России. Он-то и донес в свое время, что я занимаюсь большевистской агитацией. Станда только и вымолвил:

— Так ты жив еще! Я ему на это:

— Ты тоже, Стандичек, вижу, процветаешь!

Он моего ответа как бы не слышал, а заговорил со всей жандармской вежливостью: осведомился о моем имени (а то не знал!), местожительстве и роде занятий. Я, понятно, отвечал.

Пытался я узнать, почему меня задержали, и Фишер объяснил, что в Мост хлынула масса посторонних лиц, участились кражи. «В частности, ваша личность, пан Блажек... — он заглянул в бумагу, — э-э-э... пан Блага, нам представляется подозрительной. На основании параграфа такого-то вы можете быть задержаны и содержаться до выяснения личности в предварительном заключении. Но, конечно, не свыше трех суток».

Именно трое суток меня и держали. Потом извинились и выпустили. «Поезжайте спокойно домой, пан Блажичек, — сказал Станда Фишер, — с вами все в порядке...»

Дома, на «Шкоде», я узнал, что меня уволили.

— Мы, — сказал начальник отдела кадров, — не можем позволить себе терпеть убытки из-за чьей-то политической деятельности.

Под занавес он не удержался:

— Снова революцией занялись?

А мне уже терять-то было нечего.

— Что вы, — говорю, — пан старший инженер, это разве революция? Революцию еще подготовить надо.

Больше мне уже на «Шкодовке» работать не довелось. Но я всегда поддерживал связь с товарищами. И после войны часто там бывал. Был и на том митинге, когда «Шкода» получила новое имя...

Начала«Шкоды»

В 1856 году в графском имении Седльце под Пльзенью открылось крупное для того времени предприятие — почти тридцать рабочих. В нем предполагалось производить инструменты и несложные станки. Владельцем был граф Валленштейн.

Австрийская империя, куда входила Чехия, незадолго до этого — в 1848 году — получила новое наименование: Австро-Венгрия. Империя сильно отставала от промышленных стран Европы и после революции 1848 года изо всех сил старалась наверстать упущенное. Чехия издавна считалась наиболее развитой частью империи, а в окрестностях Пльзени добывали уголь, плавили железо, так что мастерская в Седльце — ее гордо называли «Заводом по производству оборудования» — должна была оказаться тут на месте.

Впрочем, в Седльце машиностроительный завод оставался лишь три года. В 1859 году построена была Западночешская железная дорога, прочно связавшая город Пльзень с остальными частями империи, и предприятие перевели в город.