Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №08 за 1980 год

Среди охотников прошло движение, кто-то поежился, кто-то скрипнул скамьей, кто-то сплюнул с досады.

— И в кедрачах? — спросили приезжего.

— Ну... в том числе и в кедрачах.

Повисло тяжкое молчание. Кто-то промолвил в тишине:

— Отбелковали, стало быть, на Кара-су. На ту осень и здесь делать нечего будет.

Все сразу вдруг зашевелились, стали вставать и выходить из-за стола, у всех нашлись какие-то дела — глянуть собак, проверить ружья. Гости остались за столом втроем...

Среди собравшихся в те дни на Кара-су был и алтаец Алексей. С детства он охотился в телецкой тайге, знал ее, как горожанин свой микрорайон. Я упросил его взять меня на денек-другой в стажеры и показать, как белкуют алтайские профессионалы.

Мы ушли затемно на следующий день, добыли соболя и полтора десятка белок, но забрались в такую глушь и даль, что возвращаться не имело смысла. Вечером сидели у костра, щипали рябчиков, подстреленных на ужин, и пили чай. В ночь накануне выпал первый снег, вдоль по ущелью задувал холодный ветер, и мы устроились в затишье, нарезав пихтового лапника и уложив его к могучему стволу поваленного бурей кедра.

Говорили мало, понимая друг друга без слов, когда дело касалось нехитрого нашего обихода. Вообще Алексей был на редкость немногословен, он откликался на вопросы взмахом руки, кивком, улыбкой, взглядом. Только один вопрос задел его, как видно, за живое, и он ответил. Я спросил, что же будет с охотой, когда здесь загремят трактора, заревут лесовозы и полягут под бензопилой кедрачи... Он помолчал, тронул морщинистой рукой кору огромного ствола, отливавшую в свете костра темной бронзой, медленно оглядел шумевшие над нами кроны кедров и с грустью в голосе сказал:

— Кедра — вся тайга отец... Кедра не будет — ничего не будет. Птица не будет, зверь не будет. Охотник тоже не будет.

В этих словах все о кедре. И добавить, пожалуй, нечего.

Уже какой час трясемся мы по алтайским дорогам. Виталий Парфенов задумал проехать по местам, памятным ему (и мне, добавлю, тоже), чтобы посмотреть, как рубят лес.

Мы едем из Горно-Алтайска до Кара-Кокши и далее до Телецкого озера. Тянутся вдоль дороги плавными волнами алтайские хребты, сверкая золотом осени, слепящим багрянцем и зеленью хвои. Время от времени Парфенов останавливает машину, и, чертыхаясь про себя, мы лезем вслед за ним в тайгу где по пояс, а где и по плечи в траве, спотыкаясь о пни, застревая в валежнике, продираясь через кусты и карабкаясь по завалам из замшелых стволов, вздымающих к небу черные переплетения вывернутых корневищ.

Идти иной раз приходилось долго, и создавалось впечатление, что мы блуждаем по тайге, забыв о цели, потеряв дорогу... Но Парфенов шел уверенно и в конце концов выводил нас туда, куда вел, — на какую-нибудь заброшенную лесосеку. Казалось, он задался целью собрать коллекцию алтайских вырубок — не столько для себя (он-то все это уже видел), сколько для своего «оппонента».

— Видите лысый склон, Семен Васильевич? — говорил Парфенов, выбравшись на опушку или поляну. — Сплошная рубка, пятьдесят девятый год. Уничтожен весь подрост, мешающий трелевке. Естественное возобновление почти исключено. Культурные посадки из-за крутизны механизировать невозможно, сажать вручную долго, дорого и трудоемко. Результат в комментариях не нуждается...

Под Кара-Кокшей он затащил нас на болото, густо поросшее молодым лиственным лесом, в котором часто попадались совсем молоденькие хвойные деревья — кедр и пихта.

— Раньше здесь был великолепный хвойный лес. В сорок восьмом году его прошли сплошными рубками...

Лес здесь когда-то занимал обширный пойменный участок, заливавшийся по весне половодьем. Пока работал мощный испаритель — сотни и тысячи деревьев, — почва к началу лета подсыхала, лес продолжал нормально жить. Потом лес вырубили, почву искромсали гусеницами, и лесосека быстро заболотилась — нечему стало испарять избыток влаги. А на болоте очень трудно вырастить новый лес. Трудно даже природе, а человеку почти невозможно.

— Возобновление, как видите, все же пошло, поскольку почву здесь не смыло. Но сколько времени потеряно... Молодым деревцам сейчас лет по десять-пятнадцать. Значит пятнадцать-двадцать лет прошли впустую.

В верховьях речки Иогач «газик» остановился возле вырубки, начинавшейся прямо за кюветом. На оголенном склоне торчали там и сям деревья — черные, высохшие, клонящиеся к земле.

— Вот характернейший пейзаж, создаваемый сплошными рубками,— сказал Парфенов. — Можно читать как по учебнику... Склон относительно пологий, трелевка здесь производилась тракторами. Подрост полностью уничтожен. Молодняк кое-где оставлен. Не потому, что его хотели оставить, просто, видимо, поленились спилить.

— Сам вывалится, что его пилить, — проворчал шофер «газика», протиравший ветровое стекло.

— Конечно, вывалится! А почему?

— Резкое осветление, — сказал Семен Васильевич. — Кедр этого не терпит. Нечего было их и оставлять.

— Ну, разумеется. Деревья вырваны из родной экологической среды и оставлены в чистом поле, а вокруг ни кустарника, ни даже травы... И все же это не единственная и далеко не главная причина, это они еще смогли бы пережить.

— В чем же, по-вашему, причина?

— В технологии. Здесь нужно было применять «узкие ленты». Слой плодородной почвы на этом склоне невелик, всего пятнадцать-двадцать сантиметров. Корневая система молодняка расположена неглубоко, близко к поверхности. Теперь смотрите, как ходили трактора: почва взрыта чуть ли не на полметра. Как же деревья могут выжить, если у них порваны корни?

Наконец в таежной котловине блеснуло зеркало воды, серо-стальное, с темной просинью в желто-зеленых берегах. «Газик» прогрохотал колесами по деревянному мосту через Бию, вырывавшуюся из Телецкого озера, и, завывая на подъеме, въехал в поселок Иогач — здесь находилась главная контора Горно-Алтайского опытного лесокомбината, называвшегося некогда Кедроградом.

В 1959 году в центре прителецкой тайги по проекту группы выпускников Ленинградской лесотехнической академии было создано небольшое хозяйство. Здесь комсомольцы собирались провести уникальный эксперимент по комплексному использованию богатств кедровой тайги. Молодые кедроградцы, бывало, спорили ночами напролет о лучших способах лесоповала и добывания живицы, о сборе кедрового ореха и производстве пихтового масла, о разведении маралов и высокопородных лаек, о пчеловодстве, об охоте, о собирании целебных трав, о научных основах хозяйствования в богатой алтайской тайге. Здесь самоотреченно дрались с консерватизмом, косностью, ведомственным подходом к делу всенародного масштаба, а зачастую и с откровенным стяжательством, едва прикрытым фразами об интересах государства. Сюда мешками приходили письма со всей страны, и в любом из них можно было прочесть: «служу танкистом, с любым трактором поладить сумею»; «можем работать каменщиками, малярами, штукатурами, везем с собой инструмент, кроме того, будем выполнять любую работу»; «народ у нас крепкий, направим к вам самых достойных». Очень многие из этих писем были адресованы лично Виталию Парфенову, главному инженеру Кедрограда. Его уже знали,