Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №10 за 1980 год

Карпов поднял голову от топографической карты, с недоумением посмотрев на речника, спросил.

— Это как же?

— А очень просто. Правда, риск большой — замялся Петров.

Белесое северное солнце едва вызолотило вершины лиственниц на Черном Гольце и горе Избранной, между которыми несла воды Колыма, а Петров со своими ребятами и бригадой бородатых бурильщиков, развернув кормой юркое суденышко, уже завел трос катерной лебедки за «мертвяк» и закрепил конец за раму, на которой была установлена махина станка. Когда все было готово, выжидающе посмотрел на Карпова. «Давай!» — махнул рукой тот.

Капитан широко, всей грудью вдохнул воздух и дал команду. И тут же движок взревел всеми своими лошадиными силами, трос натянулся словно струна, в какую-то секунду показалось, что он не выдержит, лопнет, но вдруг станок качнулся и нехотя, забирая сантиметр за сантиметром, медленно пополз по склону вверх.

Николай Емельянович все это наблюдал в напряжении. Но комары мешали сосредоточиться, от их укусов распухли лицо и руки, а Карпов не мог заставить себя уйти отсюда хотя бы на минуту.

Виток, еще виток. Казалось, этим метрам не будет конца Федор Петров, согнав на берег команду, стоял около лебедки и следил, как кольцо за кольцом наматывается на блок стальной трос. Отсюда, с катера, он не видел, что делалось на сопке, — деревья и густой кедровый стланик скрывали буровой станок от глаз, но трос наматывался на блок — значит, наверху все шло хорошо. Вдруг лебедка словно споткнулась, натужно взревела, капитан почувствовал, как мелкой дрожью забился катер и медленно пополз кормой вверх. Петров заскользил по накренившейся палубе, ухватился за скобу. Почти повиснув на руках, он видел, как его катерок ползет и ползет на берег. Вот уже вся корма на суше. Мощная струя водомета ударила в монолит гранита и искрящимися, холодными брызгами рассыпалась в воздухе, окатив капитана с головы до ног.

Когда на самой середине сопки махина станка уперлась в почти отвесную скалу, Николай Емельянович бросился к тросу, который звенел уже как струна и готов был вот-вот лопнуть, схватил отжимное бревно и, рискуя каждую секунду жизнью, просунул бревно в какую-то расщелину между станком и скалой.

Теперь, когда Петров понял, что произошло, он молил бога, только бы выдержал двигатель, пока наверху не отожмут станок. Катер медленно зависал над Колымой, захлестывая гранитный монолит водяной струей, и казалось, этому не будет конца. Вдруг Петров с ужасом увидел, как лопнула одна жилка в тросе, лопнула вторая.

Но в это время Николай Емелъянович уперся грудью в бревно, на помощь ему бросился кто-то из рабочих, и тогда тяжелая рама бурстанка нехотя поддалась, выползла из мертвой точки, медленно поползла вверх.

Так начиналось строительство Колымской ГЭС, о которой в «Основных направлениях развития народного хозяйства СССР на 1976—1980 годы» сказано: «…ввести в действие первые агрегаты на Колымской ГЭС».

Всякий раз, приезжая в Синегорье, я видел что-то новое на стройке. В 1977 году совершенной неожиданностью для меня был мост. По давней привычке я вечером вышел на берег Колымы и не поверил своим глазам на бетонных опорах покоились стальные пролеты, и с берега на берег шла техника. Это был мост через пороги. Я вышел на середину моста, мимо меня неслись машины, под ногами клокотала порожистая в этих местах колымская вода.

А в зиму 1965 года, когда только велись изыскания, руководитель работ на разведочной штольне Ермаков записывал в свой дневник.

«1 декабря. Температура упала до шестидесяти ниже нуля. Завтра... Нет, не завтра, а, пожалуй, дней через десяток над порогами по еще слабому льду собирается проехать на своем бульдозере Мулланур Газизуллин, этот упрямый, не согласный ни с какими доводами парень. Сердцем его понимаю, а умом — нет. Никуда он не поедет, опасно. Так ему и сказал. Хотя дорога через пороги необходима нам как воздух. Вертолеты не летают, и буровые работы могут остановиться: нужно новое оборудование, нужна еще одна компрессорная установка.

9 декабря. Сегодня состоялось собрание партийной группы. Внеочередное. И необычное. На нем настоял Газизуллин. Пришли и коммунисты, и беспартийные «Вместе будем решать вопрос!» — так я предупредил Мулланура.

Собрание согласилось с ним разрешило ему пробный рейс над порогами».

Так был открыт путь первым грузам на створ будущей ГЭС.

Сейчас пуск моста тоже ушел в историю, но для одного человека этот мост стал своеобразной жизненной вехой.

Как-то осенью бригадир комсомольско-молодежной бригады Геннадий Ткаченко получил письмо из Крыма. Адрес был незнакомый, но вот почерк... «Неужели, Максим?» — мелькнула мысль. Он вскрыл конверт, быстро пробежал глазами исписанный твердым почерком листок бумаги, улыбнулся чему-то своему — Максим просился обратно в бригаду, просил простить его за мост. Бригадир прочитал письмо, задумался, вспоминая тяжелую и в то же время радостную для всей бригады весну...

В тот день с утра шел мокрый снег. Низкие черные тучи нависали над Синегорьем, но к восьми часам снегопад кончился, в распадок рванул свежий ветерок, над поселком захлопали набитые тугим весенним ветром флаги Первомая. Тучи залохматились, задвигались, и в рваные дыры проглянуло солнце.

Ткаченко, проведший всю ночь на береговой опоре моста, все же решил сперва зайти к Максиму. Поговорить еще раз. Он по себе знал, как нападает иногда хандра, как хочется тогда плюнуть на все и уехать куда-нибудь к теплу, к солнцу

Когда бригадир вошел в общежитие, Максим валялся на неприбранной постели. Рядом стояли упакованные чемоданы.

— Максим...

— Нет! — Того будто сбросило с койки. — Понимаешь ты нет! И не уговаривай. Семь лет электростанции строю, сюда с Вилюя приехал. Понимаешь — устал я! Устал зимой и летом вот это носить, — он запустил пятерню в давно не стриженную бороду, рванул ее. И, как бы успокаиваясь от боли, сказал глухо: — Хватит, зимой слюни морозить, а летом комаров кормить.

Ткаченко поднялся с табурета, посмотрел на чемоданы.

— Только меня к тебе бригада послала. Трудно сейчас на опоре. Очень. Дней через пятнадцать паводок начнется. Каждый человек на счету...

Вспомнив все это, Ткаченко сложил конверт, сунул в карман. Он и сам не понимал, чем же разволновало его это письмо из Крыма.

…Ну и времечко тогда было, особенно для бригадира дорог еще не было, бетона тоже — вот и приходилось крутиться, засиживаясь до ночи в прорабской, планировать работу на следующий день, расставлять людей так, чтобы простоев не было. Одни укладывали Фундамент под котельную, другие лес под площадки валили. Чего греха таить, было и так, что и за глотку хватали: «Заработок давай, бригадир!» А где его взять, когда до начала больших работ еще было, ой, как далеко. Зато, когда вышли они на главное свое дело — на мост, вся шелуха уже отсеялась. Вернее, тогда она и отсеялась.