Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1981 год

На правом берегу лагуны, на травянистой косе — глиняные скульптуры индейцев в натуральную величину. Несколько лет жизни отдала им известнейший кубинский скульптор Рита Лонга.

…Мускулистый юноша только что поймал крокодила, изловчившись накинуть ему на пасть веревку. Славная добыча!

Напряглись мышцы воина, пускающего дротик в заросли тростника и эвкалиптовых деревьев. Не уйти уже врагу. Хотя нет. Дротик нацелен в зверька «жутиас». Его не сразу заметишь среди ветвей. Еще один, еще... Да их здесь десятки! А у подножий деревьев беснуются загнавшие их наверх бесстрашные индейские собаки, тоже глиняные, но выглядят они совершенно живыми.

В камышах бесшумно плывет охотник на уток. Голова его прикрыта половиной большого кокоса. Наивная утка садится на эту шляпу, ничего не подозревая, и чистит перья. Р-р-раз! Как молния взлетает рука и накрывает птицу.

Стирает в глубоком глиняном корыте морщинистая, усталая и потемневшая от жизни старуха. Развеваются на ветру седые пряди волос, напоминающие высохшие водоросли.

Ласково смотрит совсем молоденькая тоненькая женщина на младенца, сладко сосущего ее полную материнскую грудь. Она что-то поет ему. Может быть, колыбельную, которые похожи у всех народов мира.

Настоящая индейская деревушка. Плетеные темно-коричневые мостики пересекают искусственные речушки, на дне которых блестит червонным золотом спина форели и мелькают, как светлячки, так называемые бешеные бычки, кружатся маленькие крокодильчики. Рыбная ловля здесь, естественно, запрещена, но раз в год проводятся международные соревнования рыбаков-любителей.

Разве что современные кровати, стол, зеркало да выложенный обожженным кирпичом очаг немного отличают хижины от настоящих индейских. В центре деревушки — небольшая площадь, на которой жители собирались для обсуждения общих проблем, для чествования победителей. Сейчас вечерами здесь гремит музыка из многочисленных колонок усилителей, танцует молодежь под джаз кумира кубинцев Пабло Миланеса.

Вокруг городка, в десяти метрах от хижины, — заповедник. Между кряжистыми, в три обхвата дубами, корявыми усталыми ягрумами, томными альмендрами и воздушно-легкими пробковыми деревьями лежат душистые мягкие травы, перемешанные с большими цветами. Деревья сюда тоже привозили со всех пяти континентов. И птиц, которых здесь тысячи — желтых, зеленых, фиолетовых, бордово-красных… Затрудняюсь перечислить их названия. Отдыхает в тени на берегу сонный сытый фламинго, гордо вышагивает по дорожке, выложенной камнем, пеликан, блестят на солнце капельки в красных перьях цапли, порхают тяжелые, в человеческую ладонь, бабочки.

До революции Куба, как и другие страны Южной Америки, славилась своими городскими парками. Еще Маяковский во время поездки на остров восхищался здешними «чудесами ботаники». Собственно, сама яркая, почти сказочная природа Кубы с небольшой помощью архитекторов создавала парки. Но примеров государственной заботы о цветах, деревьях и птицах заповедников и национальных парков почти не было. И растительный и животный мир в меру своих возможностей служил американскому туризму. Туристам некогда, да и незачем было думать о бережном отношении к этому миру: на временной для них огромной турбазе — острове отдыха — в бархатный сезон. Да и сами простые кубинцы, как писал Николас Гильен: «говорили себе, зачем нам нужен этот курорт Варадеро, если его пляжи принадлежат кучке американских миллионеров!.. Зачем вообще эта земля с ее нежной красотой, если принадлежит она тем, кто не ставит ее ни во что, кто готов продать ее за звонкую монету любому, кто предложит подходящую цену? Покупателей было предостаточно, наша родина была, по существу, почти полностью распродана. Не будь революции, кубинцам осталась бы ничтожно малая частица Кубы, если только осталось бы вообще. Так что народ в то время был чем-то вроде иностранца на собственной земле. А теперь мы смотрим на совершенно другую землю. Другую, поскольку мы вплоть до вчерашнего дня были плохо знакомы даже с ее географией, — другую, потому что на ней благодаря нашим общим усилиям открылись блестящие возможности для нашего творчества».

Доброе слово крокодилу

Находится на территории парка и крокодилий питомник. До революции вообще никаких питомников и в помине не было. Этих, может быть, самых древних аборигенов Кубы били, стреляли, даже взрывали: «Нет, ты посмотри, какая гениальная сумочка! А я хочу эти замечательные перчатки! А кошелек — чудо! А туфли — с ума сойти!»

Мясо крокодила напоминает хорошую свинину, а во взрослом крокодиле процентов пятьдесят съедобного мяса. Из жира его изготавливают целебные снадобья. Из зубов — дорогие украшения. Но все-таки главная его «вина» — красивая, легкая и прочная, особенно в первый год зрелости, шестой год жизни, кожа.

Если в Африке и Южной Америке говорили об угрозе исчезновения крокодилов, то на Кубе (которая испокон веков славилась обилием крокодилов) за несколько лет до революции и говорить-то, собственно, стало не о чем. Крокодилы были практически уничтожены. Биологи, а вместе с ними и профессиональные охотники, много труда положили на то, чтобы вернуть острову это ценнейшее животное. Сразу после революции полностью запретили охоту на крокодилов. Создали два больших питомника. В национальном парке Гуама строят экспериментальную станцию с оборудованными по последнему слову науки лабораториями для изучения и научного наблюдения за организмом крокодила, его кровью, мозгом, жизненными функциями, его повадками и характером.

Еще у входа в питомник я услышал жалобное мычание, чем-то напоминающее мычание теленка в темном сарае, когда на улице вовсю пригревает солнце, снег почти стаял и хочется попрыгать в телячьем восторге на воле. Нам объяснили, что все свои чувства — радость, горечь, грусть, любовь — крокодилы выражают мычанием. Не таким, конечно, громким и протяжным, как у коров, но достаточно выразительным. Мы подошли к длинному, густо заросшему по берегам камышом и приземистым светло-зеленым кустарником озеру. По всей окружности оно было окружено полутораметровой сетчатой оградой. Солнце лениво ложилось на неподвижную сонную воду, довольно мутную, с легким болотным запахом. На воде, в камышах и на берегу валялись обросшие буро-зеленой тиной трухлявые бревна.

— А где же крокодилы?

— Так вот же они и есть, самые настоящие ронбиферы. После обеда отдыхают.

Впервые я увидел крокодилов на свободе, и они меня, признаться, немного разочаровали. Еще по иллюстрациям в детских книжках мы представляем крокодилов огромными, ярко-зелеными, стремительными и кровожадными. Здесь же — дремлющие бревна, не способные, кажется, обидеть и мухи.