Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №02 за 1981 год

И здесь в памяти возникла иная картина... В самом центре большой и богатой страны был городок, где вся жизнь, казалось, протекала в полной гармонии с окружающей природой. Городок был окружен хлебными полями и раскинувшимися на холмах садами. Каждую весну белые облака цветения поднимались от этих садов и плыли над зелеными полями. Осенью дубы, клены и березы пламенели дивной гаммой ярких красок на зеленом фоне сосен. С холмов доносился лай лисиц, по полям в гуще утренних туманов бесшумно проносились олени.

Даже зимой придорожные поля манили своей красотой. Громадные стаи птиц слетались сюда полакомиться ягодами и семенами засохших трав, пробивающихся из-под снега. А когда весной и осенью мимо тянулись вереницы перелетных птиц, люди стекались сюда издалека полюбоваться прекрасным зрелищем. Иные приезжали удить рыбу в чистых и холодных ручьях, сбегающих с холмов и образующих тенистые заводи, полные форели.

Но вот как бы черная туча опустилась на окрестности, и все начало меняться. Какая-то порча напала на все живое: неведомая болезнь косила кур, хирели и гибли коровы и овцы. Болезнь стала частой гостьей в семьях фермеров. На всю округу легла печать смерти.

Странная тишина воцарилась вокруг. Исчезли птицы. Это была весна без птичьего гомона. По утрам, обычно звеневшим рассветным хором малиновок, голубей, соек, крапивников и прочих птиц, теперь не слышно было их голосов; над полями, лесами, болотами стояло безмолвие.

Не колдовство, не вражеские силы остановили зарождение новой жизни в этом пораженном ужасом уголке. Люди сами сделали это...

Такую мрачную картину описала американская ученая Р. Карлсон в своей книге «Безмолвная весна».

«Такого города на самом деле нет, — писала Р. Карлсон, — но тысячи подобных городов вполне могут появиться в Америке или в других странах. Мрачный призрак подкрадывается к нам почти незаметно, и эта воображаемая трагедия может легко стать грозной явью». Американская ученая считает, что за последнюю четверть столетия власть человека над природой не только достигла тревожных размеров, но и изменила свой характер. Из всех физических воздействий, оказываемых человеком на окружающую среду, наибольшие опасения внушает загрязнение воздуха, земли, рек и морей вредными и даже смертоносными веществами, главным образом радиоактивными осадками и ядохимикатами, применяемыми в сельском хозяйстве.

«Безмолвная весна» прозвучала громким предостережением и, слившись с голосами ученых во всех частях света, да и не только ученых, а всех, кому дано видеть и кто задумывается о виденном, породила ту тревогу за окружающую людской род среду, которую не принимает близко к сердцу разве что самый равнодушный или просто пустой человек.

В размышлениях об увиденном в «Долине уныния» и вызванных этим ассоциациях добрались до Томсон-Фолса. На другой день пошел ливень, и стало ясно, что начался период дождей. Возможно, как это случалось не раз, в районе озера Рудольфа не выпадет ни капли влаги, но рисковать мы не могли, всех ждали дела. Поездку пришлось отложить до нового сухого сезона. На другой год я таки добрался до восточного берега озера, но рассказать об этом придется в следующий раз.

Дмитрий Горюнов

Фото С. Кулика

К этому нельзя привыкнуть: только еще в лугах колыхались травы, жаркий ветер гнал волны хлебов на полях, как вдруг понеслись с деревьев перелетными птицами желтые листья. И вот уже леса и земля скрыты белыми снегами — то ли мертво все, окутано сном, то ли где-то в глубинах таится жизнь...

Пугая зверье за полустанками хриплым рыком, поезд рвался сквозь зимнюю ночь. Свет в вагоне был вырублен: лохматые ели, прозрачные перелески вплывали в окно и мгновенно исчезали. Черная полоса леса и белая — нескончаемых полей — надвое резали серое полотно ночи...

Мощный сноп света встречного тепловоза выхватил из ночи неровный частокол придорожных елок, искрящиеся инеем березы; клубящаяся мгла бежит впереди. Перед глазами вспыхивает далекая стена деревьев в безмолвных снегах. Все. Призрачная бело-черная декорация исчезает. Колеса встречного громыхают где-то вдали по мосту...

Наш поезд взмывает на лесистую гряду. Сквозь чугунно-неподвижное переплетение стволов и ветвей внизу, в долине, виднеются утонувшие в сугробах деревни, в заснеженных проулках теплеют огнями избы. Земля моего детства...

Высокие дымы

Обступивший меня лес казался чужим, глухим. Мороз крепчал. Все живое попряталось, обезголосело. Не махали крыльями в вышине даже вороны, и деревья не трещали. Недвижно высились они вдоль дороги, вытянув тяжелые, закованные в снег ветви.

Холод проникал до самого нутра, схватив в кулак лицо и одеревенив руки, ноги. Двигался я, как в ледяном вакууме — мире замороженном и неживом. Машинально переставлял и переставлял ноги: лишь бы идти куда-нибудь.

И тут, за поворотом, я внезапно почувствовал близость жизни. Нет, еще не было видно домов, и не было слышно в стылой тишине собачьего лая. Сквозь поредевшие пирамиды елей проступили на белесом небе, будто нарисованные, ровные полосы. Белые и пушистые, очень высокие и близкие, как светлая березовая роща в марте. Еще не было изб и колодцев, даже не ворчали печные трубы на крышах, а уже пахнуло дымком, запахом человеческого жилья.

Ноги плохо слушались, но я торопился вперед: согревала мысль о деревенском тепле. А перед глазами в зимнем небе стояли маяками высокие дымы.

Полет под куполом

Мягкая после вчерашнего снегопада лыжня сама собой несла под уклон между деревьями. Вдруг сверху, как будто с неба, упали на меня снежные хлопья. С чего бы это: вокруг тишь да безветрие.

Закинув голову, я словно растворился в молочной белизне утреннего света: казалось, надо мной на жестком каркасе черных стволов натянут жемчужный купол. Там, в далекой вышине, я увидел невесомое тельце отважного прыгуна, Распушив хвост, белка как пружинка скакала по ветвям, крутилась, переворачивалась в прыжках с дерева на дерево и вновь успевала уцепиться за ветку.

Будто для нее одной раскинулся просторный купол неба, а снизу не один я, а тысячи глаз напряженно следили за отчаянными прыжками. Она нырнула вниз по толстой березе, глянула на меня бусинками глаз — и вот уже мчится, пластаясь, над ветвями. Я скользил по лыжне, а белка шла поверху, легко перемахивая от вершины к вершине. Еле касаясь лапками сучьев, она вытягивалась в воздухе и стремительно летела, как рыжая стрела.

Иногда сновала вверх-вниз — искала запрятанные с осени шишки, орешки, — тормозя на ветвях всеми лапами, и тогда сверху веером сыпался на землю снег. И снова продолжался полет в вышине.