Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №05 за 1981 год

Ответа от Леониллы Михайловны ждал долго. Лишь через несколько месяцев получил тетрадку, исписанную четким округлым почерком. Сразу же она оговаривалась, что «многое запамятовала за давностью и преклонностью возраста — все же восемьдесят один год исполнился! И пальцы болят, писать трудно. Вот и задержала ответ... А Владимир Андреевич долго и тяжело болел, умер в 1978 году...».

Тем не менее она дополнила и рассказ Константиновой, и воспоминания Александра Николаевича Семенова, у которого я побывал в Новгороде. В сорок первом он, совсем молодым человеком, был заместителем директора музея по хозяйственной части, ныне заведует отделом кадров в политехническом институте. Увиделся и с Антониной Михайловной Мантейфель.

Собрался было поехать в Ленинград, к Николаю Григорьевичу Порфиридову, крупнейшему знатоку истории и культуры Новгорода. Начало его музейной деятельности относится еще к 1918—1919 годам, когда он отыскивал исторические и художественные ценности в брошенных помещичьих усадьбах. Он организовал в Новгороде первый советский музей и никогда не порывал со своим любимым детищем. Поэтому в 1941 году, не являясь формально сотрудником музея, принял живейшее участие в его спасении.

Не успел я увидеться с Порфиридовым, опоздал. Умер он за неделю до моего приезда... Но его вдова Мария Гавриловна прислала мне страницы рукописных воспоминаний мужа, которые относились к первым месяцам войны.

И, наконец, с помощью сотрудников музея удалось обнаружить в музейном архиве кое-какие бумаги об эвакуации музейного имущества.

Вот так восстанавливалась подчас противоречивая, наверное, в каких-то деталях не бесспорная, картина спасения историко-художественных ценностей новгородского музея в сорок первом году. Тех самых ценностей, которые ныне восхищают посетителей Новгородского кремля.

...21 июня 1941 года Николай Григорьевич Порфиридов с женой отправились в отпуск на Кавказ, но доехали лишь до Ленинграда. Здесь, в вестибюле Русского музея, они узнали о нападении фашистской Германии на нашу страну. Спешно возвратились в Новгород. Николай Григорьевич сразу кинулся в музей, встретился с его директором Александром Александровичем Строковым, призванным в армию. Тот попросил Порфиридова помочь музею. Собственно, и сам Николай Григорьевич иного не представлял себе.

Музей продолжал работать. Как обычно, приходили посетители. Но уже большинство составляли военные, отправляющиеся через Новгород на фронт. Затем получили приказ закрыть бязевым чехлом золотой купол Софийского собора, чтобы он «не наводил на город гитлеровские самолеты», обложить мешками с песком памятник «Тысячелетию России». 30 июня поступило распоряжение о немедленной эвакуации музея. Непривычным, страшным было это распоряжение — не верилось, что опасность фашистского нашествия столь реальна...

Прежде всего приготовили вывезти старое золото и серебро, ювелирные изделия, когда-то находившиеся в ризницах Софийского собора, Юрьевского и Антониева монастырей. Теперь они — около двух тысяч изделий — были собраны в особой кладовой и входили в золотой запас страны. Огромную ценность представляли произведения новгородского ювелирного центра, который в течение многих веков занимал значительное место в культуре Древней Руси и средневекового Русского государства...

Готовить экспонаты к отправке стали еще под руководством Строкова. Затем обязанности директора возложили на Владимира Андреевича Богусевича, человека волевого, организованного, умного, широко эрудированного ученого. Непосредственно экспонатами занимались Леонилла Михайловна Глащинская и Лидия Александровна Коновалова (краевед, поэтесса; до своей кончины в 1974 году работала директором краеведческого музея в Боровичах). Они осторожно вынимали предметы из сейфов, выносили из комнаты, где размещалась особая кладовая. В присутствии специальной государственной комиссии, прибывшей из Ленинграда, укладывали их в ящики со стружками, обернув предварительно каждую вещь бумагой.

Четыре десятилетия спустя Леонилла Михайловна в письме ко мне, позабыв, как сама признается, многие события и людей того военного лета, на удивление точно и, я бы заметил, восторженно говорит о каждом экспонате, описывая его с поразительной для ее возраста обстоятельностью. Словно вновь держит их в руках, ощущая чеканную или сканную поверхность. Начинает, конечно, с новгородских кратиров XII века — массивных позолоченных сосудов для причастного вина. Подобных нет нигде! Чаши украшены чеканными изображениями святых и растительным узором. Хотя древние мастера обычно не подписывали свои изделия, на днищах софийских кратиров хорошо видны автографы их создателей Косты и Братилы — первые известные нам имена русских серебряников. Кроме того, имеются на кратирах имена и первых их владельцев — Петра и жены его Марьи, Петрилы и жены его Варвары.

В отдельный ящик положили большой и малый софийские сионы (Сион—хранилище просфор, освященного хлеба.) XII века — одни из лучших произведений русского прикладного искусства домонгольского периода; поручи (часть священнического облачения — нарукавники) Варлаама Хутынского — самый древний образец русского золотого и жемчужного шитья; уникальный панагиар (Панагиар — сосуд для церковных, обрядов), выполненный в 1435 году новгородским мастером Иваном; изделия, созданные в технике перегородчатой эмали, литья, скани, чеканки; посох архимандрита Фотия, украшенный тремястами темно-вишневыми гранеными богемскими пиропами; панагия (нагрудная иконка) XVI века, принадлежавшая архиепископу Пимену и украшенная сапфирами и крупным жемчугом; большой золотой крест, изготовленный в 1600 году...

— Вы поищите описи эвакуированных экспонатов,— посоветовал мне Семенов при встрече в Новгороде.— Они составлялись в трех экземплярах и обязательно должны быть в музейном архиве...

Действительно, их там и разыскали. Правда, за несколько часов до моего отъезда из города. Почему-то нужнейшие бумаги попадают в руки тогда, когда теряешь надежду их найти...

Да, кстати, отыскали мне почти случайно среди каких-то бухгалтерских отчетов и докладную записку о ходе эвакуации музейных ценностей новгородского музея, направленную 17 декабря 1943 года в ленинградский отдел народного образования. Уж не о ней ли упоминала Тамара Матвеевна? Смотрю подпись. Так и есть — «Константинова Т. М.». Конечно, записка повторяла в какой-то мере рассказ Тамары Матвеевны, но были в ней и неизвестные мне факты. Чрезвычайно важный документ!

Но вернемся к описям. Дали мне толстую папку с «Актами комиссии по приемке эвакуированных в город Киров ценностей новгородского музея», как значилось на ней, посадили за отдельный столик. Открыл папку и с головой ушел в чтение длинного перечня вывезенных вещей. Ведь спасли около двенадцати тысяч экспонатов. Их список и был передо мной. Просматривал его и думал, что недаром Богусевич слыл человеком точным, даже педантичным, ибо описи были составлены превосходно, несмотря на тяжелую, нервозную обстановку тех дней. Так, он требовал указывать не только количество предметов в каждом ящике, правильное наименование каждого из них, но и вес, «ели записывалась золотая или серебряная вещь. Отмечу, к примеру: