Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №04 за 1982 год

Василий подплыл, ухватился за край льдины. Подтянулся. Сорвался. Снова его скрюченные пальцы тянутся вверх, ногти от напряжения белеют. Он срывается вновь...

Я бросаюсь на лед, хватаю руку Василия. Подбегает Леденев. Вдвоем вытаскиваем друга. Рахманов и Мельников вылавливают рюкзак и лыжные палки.

— Лыжи утонули,— тяжело выдохнул Василий.

— Не может быть!

Шишкарев стоял насквозь мокрый на тридцатиградусном морозе.

— Надо пройти. Сможешь? — спросил я Василия, костюм которого на глазах превращался в белый ледяной панцирь.

— Мне не холодно.

Поверить в это было просто невозможно.

— Возьми свой рюкзак и чьи-нибудь лыжи.

Начали движение, обходя злополучный канал справа. Прошло не более трех минут, и путь снова преградила чуть смерзшаяся каша — разводье шириной метров десять. Быстро обсудили и наметили курс. С полуметрового обрыва нужно было спуститься на небольшой кусок льда. Под Леденевым, который шел третьим, эта ровная площадка чуть-чуть «поехала». Очередь Юры Хмелевского. Мельников крикнул:

— Осторожно, лед шевелится!

Наблюдая за переправой, я подумал, что теперь у нас появится излишняя осторожность. А потеря темпа может стоить жизни обледеневшему Шишкареву.

— Давай, Юра, тут крепко,— не выдержал я.

Наверное, он не слышал ни Мельникова, ни меня. Шагнул на льдину, та вмиг перевернулась, и Юра ухнул в воду. В руках у Хмелевского нет лыжных палок, и поэтому он успевает развернуться, ухватывается за край льдины. Рядом уже распластался Мельников, и, поймав правую руку Хмелевского, крепко прижимает ее ко льду. Через секунду с другой стороны подскакивают Давыдов и Рахманов. Юра, видя, что его держат крепко, просит Мельникова: «Отпусти руку!» Ему пришлось повторить это трижды, прежде чем Толя понял, чего именно от него хотят. Прямо мертвая хватка...

...На долгожданной овальной льдине разбили лагерь. Развесили сушить одежду пострадавших. К вечеру наш приют окружала черная, поблескивающая в лучах низкого солнца вода. Горячий чай и теплые спальники согрели парней.

— Если упал в воду — кричи!— вывел мораль Володя Рахманов.

Шишкарев молчит. Переживает.

17 марта.Нам предстояло решить вопрос: как всемером идти на 13 лыжах? Беду первого дня Василий переживал как большую личную оплошность и потому новые возникшие трудности решил взять на себя. Он привяжет рюкзак к нартам и потянет их. Опыт говорил, что идея никудышная. Утром все казалось сложным, неясным и опасным.

Мы привыкали, акклиматизировались. Нам не нужна была скорость. Но напористого Леденева это не устраивало. Он рвался в бой.

Шишкарев привязал рюкзак к санкам и впрягся в них. Лед словно кочковатое болото. Василий пыхтит, ему жарко и трудно. На привале Леденев говорит мне:

— Давай разгрузим Василия.

— Подождем...

Володя недоволен ответом, но не спорит.

— Сможешь еще? — спрашиваю Шишкарева.

— Да,— не очень твердо отвечает он.

Про себя думаю: понимает ли упрямец, что так ему далеко не уйти. На привале Леденев снова предлагает разгрузить Василия. Я спрашиваю Шишкарева:

— Еще один переход выдюжишь? Через час сделаем обед, возьмем из санок 24 килограмма и распределим между собой.

Итак, вес каждого рюкзака с 45 килограммов подскочил до 49. Легкий рюкзак положили на нарты и тянем их поочередно. Шишкарев встает на лыжи Леденева, надевает его рюкзак, а Леденев — пеший — тянет санки. Убеждаемся: шагать пешком гораздо труднее, чем идти на лыжах.

Лыжи у всех одинаковые — двухметровые. Сделано так потому, что они служат частью каркаса палатки. Василий на каждом привале снимает чьи-то лыжи и надевает новые. Берет всякий раз новый рюкзак. После груженых саней ему легче. Идет без видимых неудобств, а вот мне трудно вообразить себя на его месте. Это ведь самое ужасное в походе — непривычно уложенный груз.

Я вспоминаю весну 1977 года. Василий в первый раз отправлялся с нами на лыжную тренировку в Подмосковье. В его рюкзаке стояли две металлические двадцатилитровые канистры с водой. Торчали какие-то доски, видимо воткнутые для удобства. Но поразительно, что между спиной и канистрами не было ни пуховой куртки, ни спального мешка. «Вася-то стоик,— подумал я.— Вроде Хмелевского». Через день после очередной тренировки мылись под душем. Две синие с красным вмятины остались на спине Василия...

19 марта.

— Наконец-то пришел в себя,— признался сегодня Рахманов,— поверил, что могу идти довольно долго. Что произошло, не знаю, но до этого момента было невыносимо. По-прежнему чувствую тяжелый рюкзак, мерзнут ноги и руки, но это уже «нормальное» состояние.

Володя торжественно объявил, что нашел способ облегчить свою ношу — выбросил три крошечные замерзшие батарейки. Юра, чтобы было легче идти, отрезал карманы у верхних брюк. Решение Хмелевского долго дебатировалось, но через день его примеру последовал Мельников. Особенно «вдохновился» Вадим, который собирается укоротить бахилы и обрезать рукава у свитера. Леденев, наш завхоз, категорически против. Вадим тут же апеллирует к общественности: то, что на мне,— мое или не мое? Из соображений субординации я поддерживаю Леденева.

На следующий день Мельников потерял фляжку со спиртом.

Сокрушается:

— Снег белый, фляжка белая. И как я не обмотал ее синей изоляционной лентой? Все откладывал...

Он просит Юру, который ведет учет съестных припасов, израсходованного бензина, добавить ему 800 граммов груза.

Потеря спирта огорчает и Леденева. Им мы разогревали головки примусов, а теперь придется пользоваться бензином. Володя считает, что горючего может не хватить. Но, зная запасливость Леденева, в это никто не верит.

Холод донимает и днем и ночью. Пальцы у меня отморожены еще в 1976 году. На острове Генриетты я снова обморозил правую руку, потом в первые дни не уберег и левую.

В самом начале похода мы часто останавливали друг друга: «Вадим, потри щеку», «Юра, у тебя нос белый», «Толя, спасай подбородок». Но в последние дни таких разговоров не слышно. Болячки на лицах хотя и не гноились, но и не заживали. Сегодня поднял руку и лямкой от меховых варежек задел нос. Боль пробежала по всему телу, словно ток. Потекли слезы, а на снег закапала кровь. Хмелевский спрашивает врача:

— Слушай, а нос уцелеет?

Вадик отшучивается.

— Ты, брат, лечи.

— Носы у всех останутся на месте. После полюса само по себе пройдет...

Под рюкзаком не холодно, и днем мерзнут только конечности. Ночью, конечно, хуже. Вспоминаю, что Нансен отморозил себе во сне кончики пальцев...

На днях в три часа ночи проснулся с паническим ощущением — большой палец на правой ноге замерз. Выбрался из мешка. Натянув поверх носков бахилы, пролез наружу. На небе горели тусклые звезды, термометр показывал —36°. Ту температуру, которую Василий, наш метеоролог, называет нормальной и которая на удивление постоянно держится все эти дни.