Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №08 за 1982 год

Все это теперь не проекты отдаленного будущего, а сегодняшняя реальность. И, как принято говорить, один из «уроков Нерюнгри». Значение стройки выходит далеко за пределы Южной Якутии. В промышленной зоне БАМа предполагается строительство около десяти таких комплексов. Поэтому Южно-Якутский ТПК, став первенцем БАМа, является еще и своеобразным полигоном, на котором испытываются методы и стратегия освоения севера Дальнего Востока.

Чтобы по достоинству оценить масштабы уже достигнутого в Южной Якутии, нужно уметь постоянно делать поправки на всю ту же северную специфику «холодно—дорого».

— Ох и намучились мы в свое время с этим участком дороги,— роняет мимоходом Теверовский, когда наш «рафик» проносится по самому обычному, ничем не выделяющемуся отрезку дороги.

— Почему?

— Мерзлота,— коротко отвечает

Теверовский, и я вспоминаю аласы.

Перевод на русский этого якутского слова как «таежная поляна» неточен. Когда я впервые увидел аласы в Центральной Якутии, то решил, что это высохшие озера. Довольно обширные поляны, иногда в диаметре до сотен метров, часто с небольшим озером в центре, опущенные на несколько метров ниже уровня земли. Можно предположить, что на этом месте десятки, а может, сотни лет назад кто-то развел костер или просто вскопал землю, тем самым очистив от травы, мха, опавшей хвои — того, что экологи называют термоизоляционным покровом. Жаркое летнее солнце нагревало эти проплешины, и мерзлота в этом месте протаивала. Началось проседание почвы — процесс многолетний и необратимый. В результате тысячи аласов в якутской тайге. В Нерюнгри мерзлота расположена островками, но нрав ее неизменен — дороги «плывут», кубометры грунта проседают и проседают неведомо куда. Легко представить, что имел в виду Теверовский, говоря о дороге. И если даже малое, эти два-три километра дороги, дается с таким трудом, чего же тогда стоят все эти карьеры

и промышленные сооружения, возведенные в Нерюнгри? Чего стоит сам город Нерюнгри?

В 1978 году Новый город Нерюнгри только обозначался. Помню, мелькнул за окном машины десяток-другой строящихся деревянных домов, а потом еще несколько панельных. А в семьдесят девятом, договариваясь о встречах, я уже записывал в блокнот названия улиц Нового города...

После первой прогулки по городу я зашел в исполкоме к главному архитектору города Нерюнгри Виктору Еремеевичу Пернисову.

На мой вопрос, каким будет облик Нового города, архитектор ответил:

— Облик его уже вырисовывается. Во многом он определяется рельефом местности — склоны сопок, лиственничные леса... Дома возводятся с учетом повышенной сейсмичности района. Здания будут в четыре-пять этажей, в ключевых местах города до двенадцати. Одна из наших главных забот — сохранить в городе лес. Из-за этого пришлось в ходе строительства даже менять проекты...

Разговор этот происходил в 1979 году. А через два года я ездил по Новому городу, о котором мы говорили с Пернисовым. Обойти его пешком мне было бы уже не под силу. Вот запись, сделанная в 1981 году. «Мы гоним по длинной, уходящей в тайгу улице. Однако то, что издали казалось лесом, оказывается небольшим леском, оставленным строителями, мы проскакиваем его и попадаем в абсолютно новый квартал, автобус несколько раз сворачивает с улицы на улицу, и уже при всем желании я не могу восстановить наш маршрут. Утром напротив дома, в котором нас поселили, обнаруживаю несколько кирпичных зданий, соединенных галереями, на заборе щит: «Строительство ГПТУ». В общем-то привычное каждому горожанину явление. Но еще три года назад здесь любой — от начальника комбината до случайного попутчика в автобусе — мог бы подробно рассказать о каждом строящемся каменном доме, а уж о строительстве училища приезжим сказали бы обязательно. В этот приезд я обнаружил его случайно. Это понятно: строят много. У нерюнгринцев уже начинает складываться психология горожан, она сменяет психологию освоителя, пристрастно учитывающего каждое новое строение».

Место для города выбрано в нескольких километрах от пионерного поселка и угольных разрезов. Город как бы спрятан за сопки. Мера необходимая. Проблема чистого воздуха всегда стояла перед шахтерскими городами. В Якутии она звучит с особой остротой. В условиях резко континентального климата и постоянных сильных морозов перемешивание разных слоев атмосферы происходит в пять-шесть раз медленнее, чем в средней полосе. Однажды зимой, подъезжая к Чульману, я увидел на горизонте гигантские клубы дыма. Однако мои попутчики смотрели вперед без тревоги, а минут через двадцать успокоился и я, увидев, что это всего лишь дымы из труб Чульманской ГРЭС. Для жителей северных промышленных городов это почти всегда обязательная черта окружающего пейзажа. Такое облако, только черное, могло бы поползти от угольных разрезов на город, не будь Нерюнгри спрятан за сопки. Однако успокаиваться пока рано, необходимы поиски ученых, чтобы надежнее обезопасить чистоту воздуха в городе.

Один из переводов названия города Нерюнгри звучит как «река хариусов» — имя городу дала небольшая река, протекающая рядом. Но вот за хариусами, так сказать старожилами этих мест, уже сегодня надо ходить в верховья...

Известно, что на Севере самоочищение в реках проходит в десять раз медленнее, чем в южных реках. Поэтому нетрудно представить остроту, с какой стоит в таких местах вопрос снабжения города питьевой водой. В нескольких километрах от Нерюнгри строится водоочистная станция, где вода, кроме обычной механической очистки, будет проходить биофильтр — в очищенной воде разводят на короткое время микроорганизмы. Только после этого воду подают в город. Водоочистных сооружений с таким оборудованием в нашей стране еще немного.

Беспокойство за судьбу живой природы при таком размахе строительства испытывают не только специалисты. Скажем, плотники, возводившие деревянные дома в Новом городе, сами предложили при заключении договора на строительство очередного дома вносить в обязательство бригады пункт — сохранить все деревья, которые растут на их площадке.

— Сильно это усложняет вашу работу? — спросил я в одной такой бригаде.

— Еще бы! Ведь мы почти не можем использовать технику — все на руках. Каждую балку, каждый брус на себе поднимаем. А вот тем, кто здесь будет жить,— раздолье! Осенью бруснику собираем, можно сказать, на рабочем месте...

Я видел результаты этой работы — множество лиственниц, которые стояли тут же рядом, у новых домов.

Деревянные дома привычно связываются у нас с чем-то из прошлого — неэкономно, недолговечно, неудобно. Неэкономно? Возможно. Недолговечно? Не знаю. В Якутске, например, стоят столетние дома, сложенные из бревен лиственниц, радуют глаз крепостью, надежностью, красотой. Неудобно? Вот уж с этим трудно согласиться! Представьте трехкомнатную квартиру в деревянном добротном доме. С просторной кухней, газовой плитой, с ванной, горячей и холодной водой, с балконами и всегда чистым, сухим, прохладным в жару и теплым в морозы воздухом — ведь вокруг дерево. Да к тому же за окном — руку протяни — смолистые стволы лиственниц, утреннее солнце светится в мокрой россыпи брусничных листьев. А весной аромат хвои, втекающий в окно... До автобуса несколько минут ходьбы, и все — кинотеатр, магазин, школа, больница, мастерские — городские удобства под рукой. Подобный вариант городской жизни, на мой взгляд, шаг вперед, а не назад от девяти- и двенадцатиэтажных башен наших городов. Но пока это — дело будущего. Сегодня же главные надежды здесь возлагают на продукцию своего завода крупнопанельного домостроения. Я видел первый дом, собранный из его деталей. Рядом с привозными он выглядит несколько мрачновато. Зато яснеют лица нерюнгринцев.