Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №03 за 1986 год

Канадское правительство пошло на частичные уступки. В 1870 году поселения на Ред-Ривер преобразовывались в провинцию Манитоба. Однако Луи Риль оказался в изгнании.

После восстания на Ред-Ривер многие люди перебрались дальше на запад, обосновавшись в поселении Батуш на реке Норт-Саскачеван. Но и там власти попытались насадить колониальное правление. И снова, как пятнадцать лет назад, народ взялся за оружие. И на этот раз восстание возглавил вернувшийся на родину Луи Риль. Его соратником и верным другом стал охотник на бизонов Габриэль Дюмон.

Летучие отряды из метисов, индейцев кри и черноногих нанесли несколько серьезных поражений правительственным войскам и полиции. Тем не менее восстание 1885 года, получившее название Саскачеванского, было подавлено. Луи Риль и другие вожаки восстания очутились в тюрьме. 16 ноября 1885 года Риль был повешен.

...А через восемьдесят лет премьер-министр Канады, выступая в Реджайне на открытии памятника Луи Рилю, назвал его «борцом за права своего народа, президентом временного правительства и основателем провинции Манитоба...».

Таковы краткие исторические сведения, которые стоит знать, чтобы понять особенности этого края, его освоения и черты характера здешних людей. Со времени Саскачеванского восстания прошел целый век, но и сейчас по просторам «душистых прерий» гуляет эхо отзвучавших драматических событий, бурлят страсти, заметные отнюдь не с первого взгляда.

Рекламные проспекты, в изобилии наводняющие газетные киоски, табачные лавочки, аптеки, блещут глянцем: ослепительное солнце, все оттенки голубого неба, опрокинутого в не менее голубые зеркала озер, изумруд лесов, мирно спящих в дымке вечерних сумерек... Индейцы в живописных нарядах улыбаются гостям. С присущим им гостеприимством, гласят подписи, они укажут туристу уединенные озера, кишащие крупной рыбой.

Однако, проезжая по дорогам Манитобы, Саскачевана и Альберты, составляющих единое понятие Провинций Прерий, я пересекал прежде всего безбрежные поля золотистой пшеницы.

Раньше я думал, что мне хорошо известно, что такое равнина. Но вид бескрайнего пространства, по которому сколько ни едешь, все остаешься среди золотисто-желтых полей, вздрагивающих и колеблющихся от легкого порыва ветра, создает ощущение, что не продвигаешься вперед ни на сантиметр.

И только появляющиеся из-за горизонта и исчезающие за ним одинокие сельские постройки рассеивают это цепенящее впечатление неподвижности.

Но этот край не только прерия, плоская как стол. На северо-востоке — бесчисленное множество рек, речушек, озер, больших и поменьше. На севере — непроходимые леса из сосны, дуба, клена и березы, а за ними — арктическая тундра. На северо-западе степные равнины резко прерываются барьером канадских Скалистых гор, сменяя горизонтальную бесконечность вертикальной. Рядом с этими громадами, чьи пики протыкают небо, хорошо знакомые горы Большого Кавказского хребта представились мне холмами.

Кто-то назвал эти три разнообразнейшие по ландшафту канадские провинции прериями, иными словами — степями. Богатство и разнообразие их природных условий подсказывают совсем иное название. Впрочем, такого рода ошибки в географической характеристике западной Канады, дававшиеся ей в прошлом, встречаются не так уж редко.

Справедливее всего и Манитобу, и Саскачеван, и Альберту было бы назвать канадской житницей, ибо две трети их территории заняты под пшеницей и другими культурами. Правда, стали они житницей не так уж давно. Первым земледельцам, осевшим здесь в конце прошлого и начале нынешнего века, пришлось вложить немало труда, чтобы на целинных от века землях раскинулись безбрежные нивы, рождавшие и буйные урожаи, и грозовые раскаты депрессии. Старожилы этих мест хранят в своей памяти эти времена, ведущие свой горький отсчет с 1929 года. Больше десяти лет засушливые летние месяцы, ранние осенние заморозки, пшеничная головня, налеты насекомых-вредителей, набеги сусликов, пыльные бури и штормовые ветры сводили на нет тяжкий труд фермера, и в Манитобе и в Саскачеване сохранились печальные памятники тех лет — почерневшие остовы фермерских жилищ.

Отзвуки депрессии еще слышны, еще доносятся с полей прерий и в наши дни. Былые проблемы в чем-то видоизменились, но суть их остается прежней: разорение мелких и средних фермерских хозяйств.

Горе от изобилия

На бензозаправочной станции, близ небольшого городка Ричли, что в Саскачеване, мы разговорились с плечистым человеком неопределенного возраста. Быть может, лишь словоохотливость выдавала его годы. Уильям Павловски ведет в этих местах хозяйство почти пять десятков лет. Найдя в нас слушателей (а послушать его было интересно и поучительно), он, не торопясь, переходя с английского на русский и украинский языки и снова на английский, весьма обстоятельно рассказывал о своем житье-бытье. Палящее августовское солнце зайчиками играло на его бритой голове. Он стирал пот широкой ладонью.

— От, смотрыте на меня. Я — кто? Крепкий фермер, как говорять, заможный. Все ж теки — пятьсот гектаров земли. А кто работает? Я сам и два сына — Грегори, ему почти тридцать, с дипломом агронома, и Питер, тот чуть помоложе. Закончил инженерный факультет в Реджайне. Та заехали б до нас, посмотрели, как живем, с моими б познакомились.

За неимением времени мы не смогли воспользоваться его приглашением.

— Жаль, очень жаль, — говорил Павловски, хитро посверкивая пронзительно-голубыми глазами. — Вам-то, людям из России, я бы показал все свои сусеки, все бы тайны раскрыл... Какого лиха пришлось хлебнуть...

Из его недолгого рассказа выяснилось, что семья Павловски ведет хозяйство с умением и опытом, закалившись в суровые и жестокие годы всеобщей депрессии. Его сыновья Грегори и Питер трудятся в уборочную страду не покладая рук от зари до зари, обедают, не вылезая из комбайнов. Их жены трижды в сутки привозят им еду в термосах. Норма на каждого — обработать до пятидесяти гектаров в сутки. Урожайность — тридцать пять центнеров с гектара.

Я знал, что в тот год в Саскачеване был собран самый низкий за последние сорок лет урожай пшеницы, а сельское население сократилось больше чем на десять тысяч человек.

Изменились традиционные экспортные рынки, и цена на зерно упала до трети номинальной стоимости за бушель (тридцать пять килограммов). Вот и остаются фермеры с нереализованной продукцией, неся значительные убытки...

Казалось бы, фермеры с помощью агронауки научились выращивать высокоурожайное селекционное зерно, использовать наиболее эффективные удобрения, выходить победителями в упорной борьбе с вредителями полей, рационально пользоваться техникой. А доходит дело до сбыта выращенного урожая — вот тут они становятся бессильными, оказавшись во власти капиталистической стихии, куда более жестокой и непреодолимой, нежели стихия природы.