Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №03 за 1986 год

И вот почему. Человек, напряженно подумав, ответил: «Это далеко. Он живет в теревне». — «В теревне?» — переспросил я, делая так же, как и незнакомец, упор на букву «т», и вдруг осознал: на островах я встречал у эстонцев такое произношение этого слова... Обрадовавшись этому чувству, я не успел удивиться как своему вопросу, так и тому, что Иоханнеса знал весь остров. Ноги снова вернули меня на центральную площадь. Здесь я выбрал новую улицу, но, дойдя до конца, опять оказался в лесу. Прислушался и в который раз поймал себя на мысли, что жду шума моря в верхушках сосен.

Наконец неожиданно одна из петлявших улочек привела меня к берегу моря с крупными валунами. Море, кроткое, тихое, ударило в лицо атласной синевой. Движение воздуха, казалось, едва ли могло погасить пламя зажженной спички...

Что бы там ни было в этот день, на следущее утро, чуть свет, в Суурсадаме мы уже встретились с Иоханнесом. В помещении бывшего портового склада он собирался на промысел: облачался во все рыбацкое. На мои вопросы он отвечал неторопливо, как бы согласуя слова с движениями, которыми совершал привычный обряд экипировки. И эта уверенность в нем привлекала. Натянув на ноги резиновые сапоги, Иоханнес попросил меня подождать его у ворот порта, указал на двухэтажное строение и сказал:

— Пойду будить Хели, она рыбу мерить будет.

Об Айне и Мерле он ничего не сказал. Хотя, как выяснилось, и приехали они сюда, на Хийумаа, вместе с Хели, и жили в одном общежитии. Возможно, думал теперь я, старый рыбак из всех троих молодых людей признавал только Хели.

Как только последняя рыбешка из ведра была отмечена оранжевой биркой и оприходована в тетрадке Мерле, девушки бросились к теплу — в крытую носовую выгородку. Иоханнес сидел в одиночестве у железной печурки, на которой в облаке пара сушились парусиновые рукавицы. И хотя девушки сразу уселись на лавке напротив, рыбак инстинктивно сдвинулся с места в самую узость носа судна, где в плавном лекальном полете встречались доски обшивки. Тепло от жаркой печи быстро оживило девушек, и они, тихо пошептавшись, стали приставать к Иоханнесу, чтобы тот немного порассказал им о Хийумаа.

Иоханнес в смущении прятал глаза. Он перевернул рукавицы и, кажется, только было открыл рот, как в квадрате люка показалось лицо Энделя:

— Пусть он говорит, как жену из Таллина привез.

— Пожалуйста, про это, — ласково сказала Хели. Иоханнес посмотрел снизу вверхна Энделя, потом вдруг откинул голову назад, на борт, прикрыл веки и, сложив руки на широком ремне, заговорил:

— Это случилось очень давно...

— Только не так серьезно, как нам говорил, — опять встрял Эндель. — И товарищ послушает. — Он кивнул в мою сторону.

Белесые брови Иоханнеса в удивлении взлетели высоко на лоб и застыли.

— Это случилось очень давно, — упрямо повторил старый рыбак. — Ее дом сожгла война. Я познакомился с ней уже после освобождения. Но не так скоро... Мы поехали в Хаапсалу, потом на барже пришли сюда, на Хийумаа, в порт Хельтермаа...

Иоханнес говорил медленно. То ли оттого, что он подолгу подбирал русские слова, то ли ему мешало присутствие Энделя, голос его звучал монотонно. Но лицо его светилось добродушием. И то, что до сих пор я принимал в нем за замкнутость души, скорее было озабоченностью.

— Сошли на берег. А она вдруг стала грустная. Тогда я посадил ее в коляску мотоцикла и раньше, чем ехать в наш хутор, повез показать ей остров.

— Откуда же взялся мотоцикл? — спросил я, призывая его к последовательности.

Старый рыбак открыл глаза, словно хотел убедиться, я ли его прервал, и, снова прикрыв веки, ответил:

— Его я оставлял в порту, у бывшей хельтермааской корчмы... Тогда хороших, как теперь, дорог не было. — Он замолчал и, видимо, не найдя нужное слово, скосил полуприкрытые глаза в сторону Энделя. Но тут же, кажется, сам нашел:— Да, да, дорога для лошади...

— Гужевая? — подсказал я, будто переспросил.

— Вот-вот... Она. Мы ехали целый день по этой гужевой дороге. С восточной стороны острова на западное побережье, оттуда на север, на полуостров Тахкуна — снова к морю...

Не знаю. Может, во мне говорило пристрастие к островам, но сейчас, слушая рыбака, я думал о том, что нигде земля так не защищена морем, как на островах. Может, потому-то нигде человек так хорошо не помнит другие острова, как на острове.

Иоханнес снова загрузил печурку аккуратно заготовленными поленьями... Затрещала березовая кора, заметались тени, и запах дыма вплелся в запах старой деревянной обшивки. Все смешалось. И я сижу не в тесноте носовой выгородки, а в рыбацкой усадьбе с открытыми настежь окнами. Вдыхаю запахи копчений, горьковатых можжевеловых дымов. Со всех сторон на остров обрушиваются волны. Слушаю их гулкий рокот, сливающийся с шумом ветра в верхушках сосен.

И печурка трещит, и мотоцикл несется мимо песчаных дюн к мачтовым лесам, которые вдруг сменяют поля высоких трав и можжевельника... дальше — к озерам и уютным, утопающим в садах хуторам со скотными дворами, собачьим лаем... к дворцам и могилам шведских, немецких дворян и баронов с надгробными плитами, саркофагами в древних часовнях...

— Я показал ей даже могилу шведского адмирала, шотландца Лоренса Клейтона, — продолжал свой рассказ хийумааский рыбак Иоханнес. — Его хоронили в пюхалепаской церкви в 1603 году... Да, да. Приехали мы с ней наконец в город Кярдла. И вот, когда она упрекала меня, почему это я не сразу сказал, что остров Хийумаа такой большой и красивый, я понял: пора вести ее в свой дом.

— Ты теперь говори про кяйнаского хозяина, — не унимался Эндель.

Иоханнес улыбнулся. Он видел, как рыбаку хотелось рассмешить девушек.

— Это совсем другая и очень старая история. Очень. — Иоханнес обвел нас взглядом. — Если он сам расскажет, это будет немного смешно.

Эндель уже всем телом налег на кромку переборки, почти закрыл доступ света в нашу уютную каморку. Просунув голову глубоко в выгородку, расплывшись в заговорщической улыбке, повторил слова бригадира:

— Да... а это будет немного смешно. — И принялся рассказывать эту, действительно давнюю, но до сих пор, как он говорил, неувядающую на всем острове историю. — Одна тысяча восемьсот семидесятом году, — со старомодной обстоятельностью начал он, — между Хийумаа и городом Хаапсалу на Большой земле ходил маленький пароход. Его купили, чтобы было сообщение... Назвали «Прогресс». Капитаном сделали одного с нашего острова — Пеэт Кимберг. Тогда один с хутора Кяйна всегда, когда «Прогресс» приходил на остров, приводил в порт Хельтермаа козу и показывал ей пароход и капитана Кимберга, который всегда стоял в кремовом сюртуке на мостике. Капитану это не нравилось, и тогда он подал в волостной суд жалобу на кяйнаского хозяина и на его козу тоже...