Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №04 за 1986 год

К сожалению, количество находок, сохранившихся в доме у реки Стаббэльвы, невелико: постройка существовала недолго. Тем больший интерес представляют обнаруженные здесь две небольшие деревянные лопатки, части песцовой ловушки, рукоять шила, неполная слюдяная оконница, деталь нарты и фрагмент шахматной доски. Фрагмент этот особенно любопытен...

Как известно, шахматная игра, проникшая на Русь с востока более тысячи лет назад, пользовалась во все времена большой популярностью. Хорошо была известна эта игра и поморам. Шахматы сопровождали участников первых морских экспедиций в морях восточного сектора Арктики и были впоследствии обнаружены и на острове Фаддея у северо-восточного побережья полуострова Таймыр, и на острове Большой Бегичев в море Лаптевых. Находили шахматные фигурки и доски при раскопках Мангазеи. Известна была эта игра и в древнем сибирском городе Зашиверске.

На Шпицбергене в семи поселениях XVI—XVII веков было найдено восемь шахматных фигурок и четыре доски. Фрагмент доски из дома Стаббэльва, как и все остальные предметы, связанные с этим памятником, датируется серединой XVI века. Значит, это древнейшая из сохранившихся русских шахматных досок! До сих пор таковыми считались шахматные доски (или шахматницы, как называли их на Руси) из Мангазеи. Найденный нами фрагмент невелик, однако можно представить общую площадь игрового поля: 40 на 40 сантиметров. Клетки были разделены тонкими прорезными канавками и раскрашены.

Но, пожалуй, самые интересные находки в доме Стаббэльва — это четыре надписи. Две из них являются автографами некоего Галактиона Кабачева. На небольшой дощечке он вырезал свое имя: ГАЛАХА КАБАЧЕВ и инициалы: ГНК. Другой обитатель этого дома обозначил своими инициалами распялку для песцовых шкурок — ЛТ. Имена еще двоих зимовщиков содержатся в тексте, вырезанном на самодельном деревянном ковше: «ИВАННЪ ПЕТРО ВАПЕ ПАНОВА СОРОЧЕНО ДЕЛО» (Иван Петров справлял по Вапе Панову сороковой день). О многом могут рассказать эти надписи. Дом у реки Стаббэльвы, как уже говорилось, существовал недолго, и вряд ли в нем жили еще какие-то люди, кроме Галактиона Кабачева, Ивана Петрова, Вапы Панова и неизвестного ЛТ. И все они оставили автографы, то есть были грамотными людьми. А ведь это были простые работники, нанятые на сезонный промысел... Что-то есть в этом от древнего Новгорода с его берестяными грамотами, имевшими хождение среди простого городского и сельского люда. Почти полное отсутствие крепостного права и особенности хозяйственной деятельности поморов, связанной с мореходством, то есть с умением читать карты и лоции, пользоваться навигационными приборами, в значительной мере предопределили развитие грамотности и высокий уровень духовной культуры населения этого района России.

На Шпицбергене, помимо упомянутых надписей, были обнаружены еще две XVI века — в заливе Ван-Майен-Фиорд. Одна из них являлась автографом, вырезанным на китовом позвонке: «ОНДРЕЙ... ОВ», другая рассказывала о смерти какого-то зимовщика и была вырезана на распялке для песцовых шкурок.

Эту распялку мы обнаружили в поселении Гравшён. Поселение датировано примерно тем же временем, что и дом Стаббэльва,— 1567 годом и находится всего в 14 километрах от него. Но дом у лагуны Гравшён заметно отличается от дома Галахи Кабачева и его товарищей. Это был целый комплекс построек, состоявший из теплого помещения с печью, просторных сеней и бани с предбанником. Это была базовая, так называемая «становая» изба, на некотором расстоянии от которой промысловики строили свои меньшие дома — «станки». Такое расположение жилищ не было случайным.

Обилие морского зверя: моржа, тюленя, нерпы, морского зайца — влекло сюда русских промысловиков и в более поздние времена. По сообщению «Архангельских губернских ведомостей», в XVIII веке только за один сезон на Шпицбергене зимовало до двух тысяч охотников. Можно представить, какими благодатными для промысла были эти места в XVI веке! И неудивительно, что поморы отработали свою систему промыслов. Создание становых изб и станков, которые располагались на расстоянии 15—20 километров друг от друга, позволяло промысловой артели рассредоточиться и значительно расширить зону своей деятельности. По всей вероятности, именно такая связь существовала между постройками Гравшён и Стаббэльва, открытыми нашей экспедицией.

Естественно, что такая практика не могла возникнуть на Шпицбергене сразу, вдруг. Для этого потребовалось основательное знакомство с географией архипелага, его климатическими особенностями, распределением моржовых лежбищ. А на это должно было уйти немало времени... Вот почему мы вправе полагать, что найденные нами постройки середины XVI века не являются древнейшими русскими памятниками на этом обширном арктическом архипелаге. Начало освоения поморами Шпицбергена уходит в еще более далекое, неизвестное пока прошлое.

Вадим Старков, кандидат исторических наук

Фото В. Завьялова

Мне повезло в жизни. Я строил Байконур, что называется, «с первого кола», потом был начальником этого уникального строительства.

Однажды, в один из своих приездов на космодром, мне позвонил Гагарин:

— Илья Матвеевич, я бы хотел, если это возможно, посмотреть строительство стартовой площадки. А то мы, космонавты, в конструкции ракет и космических аппаратов вникаем, начиная с ватмана, а вот со стартовой площадкой знакомство происходит лишь в последний момент перед пуском. И то мимоходом.

— Нет ничего проще,— ответил я.— Завтра утром я за вами заеду.

Серебристый олень на радиаторе голубой «Волги» стремительно несся над серой лентой бетонной дороги, стрелой убегающей к горизонту. Справа мелькали опоры ЛЭП, изредка проплывали группы небольших строений, слева, вдоль шоссе, шла железная дорога. Город был удален от космодрома на несколько десятков километров, и на работу люди добирались поездом.

Мы обгоняли автомашины, груженные строительными конструкциями, различными грузами, автобусы...

Стрелка спидометра нашей «Волги» покачивалась между ста двадцатью и ста сорока километрами. Гагарин взглянул на шофера и сказал:

— Люблю быструю езду. А вы всегда так мчитесь или специально для меня?

Павел Петрович Шемент, водитель экстра-класса, не отрывая глаз от дороги, ответил:

— Нам нельзя иначе, Юрий Алексеевич! Если я буду тише ездить, начальник с работой не справится, не поспеет везде.

Я добавил:

— Это не лихачество, Юрий Алексеевич, а необходимость при масштабах нашей стройки.

На дорогах показалось, вырастая в размерах, буро-серое пылевое облако. Оно резко выделялось на фоне ясно-голубого безоблачного неба и заснеженной степи. По мере приближения сквозь него начали просвечивать четкие очертания башенных кранов и металлических конструкций.