Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1986 год

— Ну, пошли!

Втискиваем плечи в петли, выпрямляемся — кости хрустят от тяжести. Шатаясь, скользя на осыпи, делаем шаг, второй, третий... В глазах плывут круги. Точно рыбы на суше хватаем ртом воздух. Ползем по камням, цепляясь за маломальские щели. Метр вверх. Остановка. Снова метр... Воздух втягиваем всей грудью, но его нет. Будто ты надел противогаз и какой-то мрачный шутник перегнул трубку.

Багряно горят снега. Скоро появится солнце. На остановках лежим рядом с осадкомером, не освобождая от петель своих плеч. От камней тянет холодом. Милая земля, дай сил, чтобы подтянуться вверх еще на три метра, потом еще, еще...

На высоте и килограмм—нелегкий груз. А мы тянем 160 килограммов. По тридцать с лишним на брата. Интересно, сколько наших шажков в ста метрах подъема? Любопытно, поднимемся мы когда-нибудь на площадку, где копошатся Макс с Зябкиным, долбя камень и вбивая крючья для тросов? И вообще, как будет выглядеть мир, когда мы одолеем эту отвесную каменную стену?..

«И какие-то люди в смешном катафалке...» — долетает дребезжащий тенорок Макса, почитателя песенок Вертинского.

— Идем,— сплевывая кровь, говорит Юра.— Честное слово, мы дотащим эту штуку!

И мы карабкаемся снова, буксуя на осыпях, срывая ногти на острых камнях. У нас нет подъемного крана. Только руки да ноги. Да злость. Злость на крутизну скалы, на горячее солнце, которое уже пекло как в Аравийской пустыне, злость на то, что такой же осадкомер надо еще устанавливать у пика Победы, потом спускаться по леднику, вмораживать стойки, делать замеры. Злость на избитую кожу, на обожженное лицо, на сердце и легкие, для которых так мало воздуха, чтобы обновлять усталую, отравленную высотой кровь.

И все же мы затаскиваем осадкомер!

И просто удивительно, как хватило сил поставить такой же прибор на Победе.

Спустившись с вершины, мы вдруг обнаружили, что вертолет сбросил продукты опять-таки с лета, не зависнув. Консервные банки разорвались как гранаты, крупа рассыпалась, ее склевали высокогорные галки. На семерых осталось всего-навсего три баночки сгущенного молока...

Неделю мы брели назад по льду и камням, заливая подбеленной водой бунтующие желудки. Добрались до первой травы и стали ее есть, словно ничего вкуснее и не пробовали. Свернув козью ножку из высохшего конского помета, я — лицо неподчиненное — напустился на Макса: и что не взяли рации, и что он не проинструктировал летчиков об упаковке продуктов. Где хлеб, где консервы или ружье, чтобы подстрелить горного козла и есть мясо, а не траву?.. Николай Васильевич возмущенно всплеснул руками:

— Вам что, Евгений Петрович, французскую кухню подавать?!

Дорогой Макс, прости за несправедливый мой тогдашний гнев. Невозможно было предусмотреть все. Любая дорога состоит из случайностей. Особенно такая, как наша. Мы могли бы все погибнуть, не будь тебя.

С тех пор мы, семеро, стали ближе родных братьев. Когда становилось тяжко, я уезжал к ребятам в Киргизию и всегда находил у них кров и покой.

После экспедиции на Иныльчек Макс и его ребята строили лавинные станции на горных дорогах, боролись со снежными обвалами, такими же беспощадными, как ураганы, наводнения, пожары. Организовывали снеголавинную службу на БАМе. Нет, они не давали ни хлеба, ни воды, ни угля. Но они добывали данные, которые помогали людям растить хлеб, получать и воду и уголь. Они охраняли дороги от заносов, оберегали поселки в горах, высоковольтные линии и овечьи отары. Они наблюдали за погодой и покровом ледников, откуда рождались реки и начиналось орошение полей далеко внизу, в долинах.

В журнале «Вокруг света» печатались очерки и рассказы об их делах. На смену «старикам» приходили молодые — М. Фирсов, В. Петякин, В. Скрипик, Р. Шайхутдинов, Г. Калиниченко... Они продолжали работу, начатую Максимовым. Николай Васильевич передал им свое беспокойство и горячую любовь к горам. Он оставил свой след в учениках своих. Им, молодым, он постоянно твердил в общем-то нехитрую, но справедливую истину:

— Берегите мгновение, час и день,— говорил он.— Не откладывайте на завтра своих дел. Идите к своим вершинам, пока молоды и есть силы. Потом можно не успеть. Неправда, что у старости есть свои радости. Это придумали старики, чтобы унять тоску по навсегда ушедшим годам. Помните пословицу: «День мой — век мой». Всякому делу свой час под небесами.

Точнее не скажешь...

Дружба, возникшая на Иныльчеке, получила неожиданное подтверждение. Николай Васильевич Максимов со своими ребятами заканчивал исследования гор республики, составлял единый каталог ледников Тянь-Шаня. И вот однажды гляциологи наткнулись на большой высокогорный ледник, который не имел названия. В знак своей любви к журналу они решили дать леднику имя — «Вокруг света». Под этим наименованием он и вошел в академическое издание ледников страны.

Евгений Федоровский

В затемненной приборной рубке нарастало напряжение. Перед экраном сгрудился весь экипаж научно-исследовательского судна. Дистанционно управляемая подводная телекамера медленно двигалась у самого дна. Оператор с трудом приноравливался к подводному ландшафту и безуспешно старался вести аппарат так, чтобы не взбаламучивать ил.

— Смотрите-ка! — воскликнул кто-то за спиной руководителя экспедиции Дэниела Нельсона.

В илистой взвеси обозначилась смутная тень. Камера скользнула в сторону, где вода была почище. На экране в галантном поклоне — правая рука прижата к груди — застыл маленький человечек. Дэниел Нельсон не удержался, вскочил и, в свою очередь, отвесил вежливый поклон:

— Здравствуйте, долгожданный однофамилец!

Это произошло в 1984 году, а путь к открытию начался за много лет до этого.

Дэнни Нельсон родился и рос на канадских берегах озера Онтарио, не раз описанного и прославленного Фенимором Купером. Среди книг великого писателя мальчику нравилась та, которую переиздают редко: ее давным-давно заслонили серия о Кожаном Чулке и морские романы. Пока сверстники глотали «Лоцмана» и «На суше и на море», Нельсон читал и перечитывал тонкий томик с золотыми буквами на красной обложке — «Нед Майерс, или Жизнь под парусами».

Сегодня взрослый читатель порой перечитывает Купера с улыбкой: отмечает издержки фантазии автора. В «Жизни под парусами» этих издержек почти нет — перед нами сухой документальный рассказ, записанный со слов моряка и ведущийся от первого лица...

«...Мы притомились за день, легли вповалку на палубе, головы на ящиках с картечью, и скоро захрапели...

...Тут надо сказать про палубы. Хлама хватало: ящики с картечью у каждой пушки; лари с ядрами и крупной картечью у каждых двух; клинья к поворотным кругам пушек — на случай сильной качки. Ребята были одинаково распределены по палубе — каждый орудийный расчет при своей пушке. Остальные матросы спали внизу. Здорово похолодало, и, наверное, очень многие сверху смылись в трюм, где потеплее.