Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №08 за 1986 год

Самое крупное племя — джарава, насчитывающее сотни три человек, обитает в неприступных горах Среднего и Южного Андамана, а также в резервации на западном побережье. Горцы не пускают к себе чужих — индийских и бирманских поселенцев (да те не очень-то и стремятся в горы); джарава в резервациях существуют на подаяния. Они утратили свою культуру и не освоили никакой другой.

Сотни полторы сентинельцев охотятся в лесах Северного Сентинела, острова недоступного и не привлекающего к себе иноземцев. Кроме того, сентинельцы славятся своим недружелюбием и той меткостью, с которой посылают длинные отравленные стрелы.

Примерно сто человек племени онге, из которого происходила мать Меда, живут на Малом Андамане. Это лесные охотники и собиратели. Численность их — и так невеликая — постоянно уменьшается.

Наверное, и не осталось на Земле племен и народов, не изученных так, как племена андаманцев — маленьких чернокожих курчавых людей, пребывающих на уровне каменного века.

Андаманцы относятся к пигмеям— самым низкорослым людям планеты. Когда-то эта раса была распространена гораздо шире. Сейчас на Филиппинах еще живут пигмеи-аэта, на Малаккском полуострове — семанги, но в отличие от андаманцев они сильно смешаны с пришлыми монголоидными народами. Тем не менее всех их объединяют под названием «негрито», что в переводе с испанского означает «маленький негр». Однако, кроме цвета кожи, на африканцев они никак не похожи.

Еще Марко Поло описал андаманцев (с чужих слов) как всеядных людей с песьими головами. В это верили очень долго, ибо версию поддерживали уцелевшие арабские купцы, малайские и китайские пираты, бурями заброшенные к берегам архипелага. Маленькие свирепые люди всегда встречали их тучами стрел. В 1789 году английский моряк Арчибальд Блэр основал на острове Южный Андаман опорный пункт британской Ост-Индской компании. Ныне Порт-Блэр — единственный поселок городского типа на архипелаге. Живет там немного народу, но все же достаточно, чтобы занести на все обитаемые острова малярию, туберкулез и другие болезни. С того и началось вымирание коренных андаманцев. В 1859 году в Порт-Блэре построили тюрьму для осужденных участников сипайского восстания в Индии, и сто лет спустя тюрьма оставалась единственным кирпичным зданием на архипелаге. Заключенных присуждали к разным срокам. Но практически мало кто из них дожил до освобождения. А те немногие, кому удалось вернуться в Индию, разнесли мрачную славу об Андаманских островах...

В 1947 году независимая Индия унаследовала архипелаг, но у разоренной колониальным владычеством страны хватало и своих забот.

Меда Кинга отдали в миссионерскую школу в Порт-Блэре. Все-таки отец по-своему заботился о сыне. В школе оказался отличный учитель, который научил Меда литературному языку. Кто знает, правда, как занесло в Порт-Блэр такого образованного человека: на Андаманы ведь попадали не от хорошей жизни, и здешнюю английскую колонию составляли в основном озлобленные и спившиеся неудачники. Но даже их дети сразу же дали почувствовать Меду, что он — существо низшего порядка. Никто не хотел сидеть с ним за партой и спать в одной спальне. В душе мальчика зрело убеждение: надо любыми средствами убираться с островов. Что и в другом мире все может быть так же, он себе представить не мог — так хотелось верить, что будет иначе.

По языку и воспитанию европеец, Мед не мог найти себе (и не искал) места среди первобытных охотников-онге. Темнокожий, маленький и безбородый, он никогда не был принят белыми. Как раз когда он кончил школу, в Порт-Блэре бросила якорь шхуна, одна из многих в Бенгальском заливе, экипаж которых составляют люди всех цветов и оттенков кожи. На вопрос, чем занимается подобное судно и каков его маршрут, вряд ли ответит сам шкипер. Возят самые разные грузы. Нет грузов — нет и доходов. Но — и это было для Меда главным — никто не интересуется, кто ты и откуда родом. Однако и на этом судне Мед мог рассчитывать только на самую черную работу.

Проплавал Мед много лет, прежде чем попал вновь на Андаманы. Кое-какие деньги накопил, постарел. Пора настала обосноваться на суше. Еще раньше он вступил в переписку с индийским инспектором по делам коренного населения в Порт-Блэре и узнал, что отец его нашел себе работу в Калькутте. И уехал, бросив мать Меда без всяких средств к существованию. (Все-таки настоящей женой эту женщину из туземного племени он не считал.) Что же касается матери, то никакими сведениями о ней инспектор не располагал. Скорее всего она вернулась в лес к своему народу.

В Порт-Блэре дождался наконец суденышка до Малого Андамана, где живут онге, где родился Мед. По пути узнал, что появилась на острове Хат-Бэй — деревня новоселов — безземельных крестьян, индийцев и бирманцев. Государство платит им пособие, а они должны расчищать лес для полей и новых поселений.

...Новенькая дорога вела на север. Бульдозеры срезали заросли по сторонам дороги; дым походных кухонь обозначал лагеря дорожных рабочих. Но через четыре часа ходьбы дорога кончилась, как бритвой обрезанная. Начинался тропический лес без тропинок и просветов. Бывалый на море, неопытный в джунглях, он еще час продирался через подлесок, пока не вышел на пустынный берег моря.

Измотанный, он упал на белый песок.

И в тот же момент выросли перед ним трое нагих иссиня-черных мужчин. В руках они сжимали луки и стрелы. Как видно, они давно следили за ним, передвигаясь в густых зарослях стремительно и бесшумно.

Мед с трудом поднялся на ноги. Мужчины были ростом с двенадцатилетних мальчиков, и Мед, привыкший всю жизнь чувствовать себя малорослым, возвышался над ними, как взрослый меж детей. Лица, грудь и плечи людей были вымазаны белесой глиной.

— Я ищу Онгураи, мою мать, Онгураи, жену белого человека,— медленно и внятно произнес Мед по-английски, остро ощущая тоску от того, что не знает ни слова на их языке.— Онгураи, Онгураи...

Конечно же, люди не поняли ничего, но засмеялись, что-то заговорили — речь их была похожа на голубиное воркование, стали легко касаться его щек.

— Онгураи, моя мать,— повторил Мед.

Снова смех, воркование. Потом они крепко, но не грубо схватили его за руки и потянули за собой в лес.

...Уже позднее, пожив среди сородичей, Мед понял, зачем они трогали его щеки: проверяли, есть ли на них растительность. У настоящих людей, считают онге, на лице и на теле — ни волоска. Когда они убедились, что Мед — единоплеменник, они постарались показать ему, что их раздражает его одежда: настоящие люди ходят нагими. Одежда цепляется в лесу за колючки и сучки; в ней не пройдешь бесшумно, спугнешь дикую свинью или птицу.

В стойбище — два заслона от ветра и костер — его матери не оказалось. Где она, никто не знал: не в обычае онге спрашивать человека, куда и зачем он уходит.