Татьяна Добрусина - Сверхновая американская фантастика, 1994 № 05

Яннас присела неподалеку от ульев, чтобы подкрепиться и поразмыслить, кто же это за ней следит. Она уже доволно далеко отошла от лагеря. Если это бродячий варвар, ульи послужат ей надежной защитой, потому что варвары хорошо знали и опасались пчел. А впрочем, Яннас догадывалась, что здесь не обошлось без смятения в Семье Мэгвин Гар.

Слева от нее со стуком осыпался гравий. Яннас подняла голову. Рената Облин стояла, одной ногой опираясь на валун, локтем уткнувшись в согнутое колено, руку положив на бедро.

Она походила на готовую к подвигам воинственную героиню древних сказаний.

— Ты сидишь так близко от ульев из беспечности или из бравады? — Спрашивая это, он перебирала в ладони горсть камешков, и они громко щелкали.

— Ни то, ни другое, — ответила Яннас и снова принялась за ржаной хлеб с орехами.

— Ты в трех футах от ульев, а на тебе ни перчаток, ни сетки. Ты даже не надела сетку, когда открывала улей.

— Пчелы знают меня. И их укусы для меня нет так болезненны, как для всех прочих.

— Тебе повезло. Если бы здесь на кого-нибудь другого налетел рой, человек погиб бы, не добравшись до лагеря.

Она двинулась вперед, но остановилась шагах в пяти от Яннас.

— Я — Рената Облин. Прости, что не стану пожимать тебе руку.

— Яннас. — Она едва кивнула в сторону Ренаты.

— Яннас Безымянная, — сказала Рената. — Я знаю. Я слыхала о тебе даже в Семье Облин. Наших пасечников приводили в трепет твои сорта «Резкая сладость» и «Утренняя Зелень». Говорили, что ты одержимая.

Яннас стиснула зубы, подумав о тайном смысле подобного утверждения.

— Ты бы лучше вернулась и позаботилась о пчелах, — сказала она, складывая в мешок остатки обеда. — Они начнут чахнуть, если ты передержишь их в ульевом шатре. Им нужна свобода.

Усмешка исказила красивое лицо Ренаты.

— Советуешь врагу? А что скажет Мэгвин Гар?

— Я говорю это не ради тебя, а ради твоих пчел. Не хочешь — не слушай. — Собственный голос казался Яннас угрюмым и старым.

— О, я слушаю, — уже серьезно проговорила Рената. — Я не пропущу ни единого твоего слова.

Яннас подняла на нее проницательный, скептический взгляд.

— К чему ты клонишь?

— Я полагала, это и так ясно. Я хочу, чтобы ты была на моей стороне.

Воцарилось долгое молчание. В зябком воздухе не слышно было птиц, лишь гудели пчелы да звенела где-то вездесущая вода.

Рената заговорила первой.

— В лагере мне сказали, что лучше и нс пытаться тебя уговаривать. Говорят, что ты слишком многим обязана Мэгвин Гар. Однако у тебя есть еще одна обязанность: перед твоим ремеслом. А со мной ты сможешь сделать такое, что и не снилось Мэгвин Гар.

Она отшвырнула прочь горсть камушков и нетерпеливо зашагала меж камней, слишком энергичная, чтобы стоять на месте.

— Эта Семья страдает расхлябанностью, ее уровень мог бы быть повыше. Она не производит и половины того меда, что могла бы производить, не говоря уже о его низком качестве. Не то чтобы не хватало талантов — нет, недостает предводительницы. Я хочу устроить все прибыльнее и бережливей. Я дам тебе помощников, чтобы занимались рутинной работой, а на твою долю останется только творчество. Я улучшу производство и очистку меда, чтобы он был достоин твоего искусства пасечницы.

Она повернулась, пристально и жадно вглядываясь в лицо Яннас.

— Я хочу дать тебе возможность получить почет, который ты заслужила. Мы поднимем здешний уровень. Ты — редкостный художник с плохими орудиями. Я дам тебе новые — и получше.

Словно кто-то разрезал ножницами поток времени и вынул из него кусок — Яннас смотрела в лицо себя прежней. О, она хорошо помнила волшебное звучание этих слов — честолюбие, почести, успех. И она когда-то стремилась стать лучшей — только вот не пасечннцей. Пчелы стали для нее прибежищем — концом всего, а не началом.

— Ты наверно судишь обо мне, — сказала она вслух. — Я — не стремлюсь. Давным-давно я поняла, что мир за каждый успех платит черной неблагодарностью. Стоит поднять голову выше прочих, как получишь пинок в лицо.

— Это неправда! — твердо сказала Рената. — Без цели жить невозможно. Надо разглядеть что-то впереди, а потом положить все силы и все умение, чтобы достичь цели. Успех каждого — в его руках.

— В самом деле? — отозвалась Яннас. — А почем ты знаешь?

— Если бы я не верила в это, жизнь была бы, как здешние края…

— Да, — сказала Яннас, оглядывая равнину, где живое, несмотря ни на что, пробивало себе дорогу, — жизнь была бы именно такова…

— … пустынной и бесплодной равниной. Ни гор, ни долин, ничего достойного и полезного. Моя жизнь не будет такой.

Яннас помнила, как сама мечтала о пропастях и утесах, опасных водопадах и радугах. То были годы чудесных сумасбродств. Теперь же пчелы научили ее видеть тончайшую ткань мироздания, восхищаться малым.

— У меня тоже была цель, — сказала она. — Такая же дерзкая и возвышенная, как твоя.

— И что же случилось?

— Миру было на нее наплевать.

— Не надо винить мир. Ты сама сдалась и отступила.

Сдалась и отступила. Эти слова ударили по кровоточащей ране, которая так и не затянулась за все эти годы.

— Да, я сдалась! — Яннас точно откусила и сплюнула эти слова. — Потому что не смогла сделать себя тем, чем хотела.

— Я этому не верю.

— Разумеется! С какой стати верить мне только потому, что я прожила на свете вдвое больше твоего и вдвое больше видела?

Она выпрямилась, забросила мешок за плечо и зашагала прочь. За спиной зазвучали шаги — Рената не отставала. Яннас рывком обернулась к ней, вне себя от гнева и горечи.

— Доказать, доказать, доказать! — почти прокричала она. Вам, юнцам, только бы все доказывать, словно без этого невозможно твердо стоять двумя ногами на земле! Все вы стремитесь возвести себя на пьедестал, очертить круг и сказать: «Вот здесь начинаюсь я, а весь мир прекращает существовать. Это мой успех. Я — настоящий». А чертову миру нет до этого никакого чертова дела!

Она развернулась и пошла прочь, а мелкие камни хрустели под ее ногами. «Я просто циничная старуха, — подумала она. — Сухая и корявая, точно прошлогодний корень. Я — пугало на ее пути, и табличка на моей шее гласит: «Не иди этой дорогой».

Она не замечала, как цветы гнутся под ее стопами, но тут же выпрямляются, стоит ей пройти.

Когда облет пчел завершился благополучно, главные искусники меда собрались в шатре Мэгвин Гар, чтобы обсудить грядущее кочевье. Впервые на памяти Семьи Мэгвин поставила у шатра часовых, чтобы разговор не стал достоянием чужих ушей.

Все шестеро гостей были опытнейшими мастерами и представляли все сто три вещи, которые получаются из продукта пчелиных трудов: здесь был Брахм, изготовитель вин и ликеров, Богдан, отливавший свечи из сладко пахнущего воска, Забра, смешивавшая мыло, помады и лосьоны, а также Рима — она создавал снадобья и мази из целебных медов, собранных на растениях, которые усмиряют сердцебиение, разжижают густую кровь или очищают желудок. Был здесь и перегонщик Дубич Руд — он очищал, выделял и хранил сырой мед в своем обширном шатре, который пока еще почти пустовал, но скоро должен был стать вместилищем разнообразных видов меда, собранных на разных сортах цветов. Самой последней пришла Яннас и села в полумраке у самого полога.