Татьяна Добрусина - Сверхновая американская фантастика, 1994 № 05

Она свистнула в ответ и сказала мне:

— Я все время пытаюсь говорить с ним — забываю, что он глухой. Мы обнаружили это всего несколько дней назад. Вот почему он не мог загонять рыбу — не слышал, что говорили другие дельфины. А так он очень даже смышленая животинка.

Достаточно смышленая, чтобы научиться открывать ворота… Интересно, знает ли Диана, как отец использовал ее и ее любимца? В то мартовское утро, когда Милашка выпустил рыбу из загонов «Тихоокеанского Питомника». Дэн отлично знал, что это произойдет — и серебристая волна сошла вниз по склону, стремясь на зов Рифа.

Ползучий Риф… Была когда-то на Рейне сирена Лорелей, которая пением заманивала моряков на острые скалы. Было это давным-давно, да и все это — легенда, не более. Но порой, вечерами, когда береговой бриз насвистывает странные мелодии в стенах моей фермы, я думаю о Рейнской Деве и Ползучем Рифе, чья музыка родилась из потребности насыщения. И я гадаю: где и когда начал Ползучий Риф свой путь по миру?

Итак, Милашка был глух и потому не погиб вместе с другими дельфинами. Но Диана-то могла слышать дельфинью речь! И, единственная среди нас, могла слышать непреодолимый зов Рифа. В эти ветреные вечера я порой вспоминаю ее и вижу, как наяву: вот она, зачарованная, бредет навстречу Лорелей и смерти.

Но Диана жива и неувядаема в своем вечном полете среди звезд, потому что, благодарение Господу, я вовремя понял, в чем дело, и нажал на кнопку.

Увы, двигаться проще, чем пытаться опровергать это высказывание. И хотя рассуждения биохимика Азимова по поводу законов сохранения энергии импульса могут показаться не слишком последовательными с исторической точки зрения, и не слишком строго отшлифованными теоретически, все же чисто человеческое ощущение какой-то глубины за внешне простыми явлениями оно передает.

Кроме чудес есть и фокусы. Доверие к авторитетам не спасает от шарлатанов, а также тех, кто честно заблуждается, хотя отказ от авторитетов тоже мало помогает в необычных ситуациях. Потому что авторитеты и классические теории, как правило, правы, но нет правил без исключений, а точка роста той или иной теории относится обычно к исключениям. Чтобы там ни говорили про дилетантов, надо любить не столько интеллигентов, сколько интеллигентность в себе. Впрочем, надо ли это объяснять любителям Фантастики? Законы сохранения в механике всего лишь отражают некоторую локальную стабильность и однородность свойств пространства-времени, благодаря которой мы существуем, но которая нам кажется нередко невыносимо однообразной и скучной. А ведь именно наука обещает в ближайшее время прорыть кротовые дыры в пространственно-временном континууме куда-нибудь к динозаврам, для всех и реально. В общем, закон — не догма, а руководство к дальнейшему движению.

Теперь по поводу законов сохранения движения. Мы хотим, чтобы одновременно работали и весы, и вечный двигатель, но еще до Ньютона мастера механики сформулировали мудрое правило: «Фунт может уравновесить фунт, но фунт не может поднять фунт». За волосы себя из болота не вытащишь, и до Луны подбрасыванием магнитов на железном листе не доберешься. Трудно почувствовать органичность законов сохранения, а не их бухгалтерскую заданность, против чего всегда будет бунтовать человеческий разум. Но ведь именно детальное описание механики движения дельфинов выявляет парадоксальные детали (все расчеты дают неправдоподобно низкий коэффициент трения), на основании которых строится гипотеза об использовании дельфинами микролевитации при их стремительно-захватывающем движении по морским просторам.

Когда я был маленьким, я читал сказку об Аладдине и волшебной лампе и, подобно всем малышам, любящим книги, мечтал о ней. Я представлял, как найду старинную лампу в куче мусора (хотя не знал, как такая лампа могла выглядеть) и, потерев ее, вдруг увижу долгожданного джинна, готового исполнить каждое мое желание.

Единственный подвох — я не знал, чего пожелать. Аладдин мечтал пировать в замке на золотых блюдах, окруженный танцующими красавицами, и чтобы рабы опускали перед ним подносы, полные драгоценных камней. Но я, тем не менее, предчувствовал, что стоит мне показаться с чем-либо подобным — особенно в сопровождении танцующих красавиц — в таком благопристойном районе, как Бруклин, это непременно бы вызвало пересуды.

Итак, с высоты моих девяти лет я думал, что лучше всего попросить денег. Золотые монеты выглядели бы особенно потрясающе, но по здравому размышлению я решил, что лучше заполучить американские банкноты. Которые я тут же отдал бы отцу. (Мне и в голову не приходило, что я могу припрятать денег для себя.)

Какая сумма мне представлялась? Для моего юного воображения тысяча долларов была в сущности беспредельна. Я думал, как приятно иметь толстую пачку одно-пяти, десяти и двадцатидолларовых банкнот и отдать их отцу со словами: «Вот тысяча долларов, папа».

Но затем я представил, как мой отец побледнеет, глаза его вылезут из орбит, и он гневно воскликнет, не прикасаясь к деньгам: «Где ты взял эти деньги, Айзек?»

Все объяснения бесполезны. Он будет уверен в том, что я, в мои девять лет, каким-то образом придумал, как ограбить банк, и сдаст меня в полицию. Именно так поступают талмудические патриархи.

По крайней мере, Бог приказал Аврааму принести в жертву своего сына, отправив его в пустыню, и он сразу повиновался. Его сына, спасенного в последний момент, тоже звали Исаак.

Но я чувствовал, что подобного случая не представится, и перестал искать лампу Аладдина в мусорных ящиках.

Затем я повзрослел и, мало-помалу, приобрел то, что больше всего напоминает лампу Аладдина в реальности. Это называется «деньги».

В то время я пытался так распорядиться своим имуществом, чтобы правительство, когда я миную великий небесный процессор, получив причитающуюся ему долю, оставило несколько пенни моей жене и детям. Это очень трудная задача.

Моя дорогая, горячо меня любящая жена Дженет, заметив мои мучения, сказала недавно: «Почему ты так переживаешь за человечество? Почему бы тебе не потратить какие-то деньги на себя? У тебя есть еда, крыша над головой, одежда, прекрасная квартира, все необходимое для работы, но, тем не менее, ты настолько одержим, что не можешь обойтись без какой-то непонятной глупой роскоши. Но уж если дело обстоит так, ты, в конце концов, можешь себе это позволить».