Лариса Михайлова - Сверхновая американская фантастика, 1995 № 2

Разбудив Райха и Холкрофта, я заметил, что они тоже выглядели такими отдохнувшими и счастливыми, какими их не приходилось видеть уже давно. Они ощущали ту же внутреннюю свободу. Мы почти не говорили друг с другом, но нас объединяла надежда.

В тот день ничего особенного не произошло. Мы просто сидели, разглядывали уменьшавшуюся Луну и наслаждались новыми ощущениями. Наверное, это был самый насыщенный день в моей жизни, но я почти ничего не могу рассказать о нем.

И тогда возникла проблема речевой коммуникации. Слова потеряли способность передавать неизведанные ощущения. Можно лишь передать это чувство в сравнении: представьте себе страну карликов, которые пользуются разными словами для описания размера, — крупный, большой, огромный, гигантский и так далее. А когда они хотят рассказать о чем-то невообразимо большем, то говорят: «огромный, словно человек». Интересно, что произойдет, если одного из них подхватит орел и поднимется над Эверестом? Какими словами опишет карлик гору, против которой человек выглядит козявкой?

Так было и со мной. Нельзя сказать, что слов у меня не было вообще. Если постараться и потратить время, описать можно все, что угодно. Просто надо расширять границы своего словарного запаса.

Но тогда это было нереально. Чтобы дать адекватное описание того, что с нами произошло в последующие десять дней, пришлось бы писать длинную-предлинную книгу, состоящую из одних сравнений. Попробую сделать все возможное при помощи доступных мне слов и образов.

Итак, в первый же день стало ясно, что с нами произошло: мы вышли из зоны влияния паразитов.

Конечно, они все еще находились в моем сознании — достаточно было закрыть глаза, погрузиться в себя, и я их чувствовал ниже уровня «детской». Там я по-прежнему не мог их настигнуть, зато я чувствовал их панику. Им совсем не доставляло удовольствия оказаться за полмиллиона миль от Земли, и чем больше увеличивалось это расстояние, тем сильнее росла их паника. Тогда-то я понял, что сообразительностью эти существа похвастать не могут. Будь у них мало-мальская логика, они бы догадались, что мы непременно вернемся на Землю в течение двух недель, и запросто могли бы продержаться это время. Но их полностью охватил иррациональный ужас, какой испытывают дети, когда покидают дом. Они слишком долго находились на Земле и привыкли там купаться в плотной субстанции человеческой энергии жизни, легко перескакивая от одного «донора» к другому, — для них всегда существовал широкий выбор жертв. Теперь же ментальная пуповина, связывающая их с Землей, растягивалась и слабела. И это их по-настоящему испугало.

Это облегчение испытали не все из нас. Мы ведь слишком долго боялись паразитов, чувствуя, как поднимается смутный страх со дна первичных инстинктов сознания. Самым опытным из нас приходилось быть всегда начеку и следить, чтобы новички не поддавались панике. Теперь мы понимали природу «космической лихорадки», которая нападала на человека всякий раз, когда он пытался углубиться внутрь космоса.

Но вот прошло несколько дней, и нам стало ясно: паразиты побеждены, еще немного — и они окончательно впадут в панику. Каждый день расстояние между кораблем и Землей увеличивалось на 120 тысяч миль. Теперь сокрушение паразитов было лишь вопросом времени.

Я обратил внимание, как непривычно легко мне удавалось погружаться в себя — без малейших усилий, даже глаза не надо закрывать. До меня стал доходить смысл слов Тейяра де Шардена о том, что истинное жилище человека — это его разум. Я мог переноситься по просторам своего сознания так же легко, как человек разъезжает по своей стране на автомобиле. Мне удалось проникнуть сквозь слой «детской» и опуститься до слоя «небытия». Правда, теперь я понимал, насколько далека эта область от понятия «небытие». Там действительно ощущались элементы пустого пространства — тишина, никакого напряжения, однако это была тишина океанского дна, где давление настолько сильно, что не позволяет обитать живым существам. «Небытие» — это энергия жизни в чистом виде. Впрочем, слова в этом случае теряют точность и смысл.

Десять дней мы продолжали лететь в сторону от Земли. Топлива пока еще хватало, чтобы в случае чего вернуться на ближайший искусственный спутник. Паразиты сознания почти достигли точки своей гибели — стоит ли двигаться дальше в космос, где у нас, наверняка, могут возникнуть проблемы? Мы решили отключить все электрооборудование, чтобы сэкономить энергию. Наш корабль был оборудован огромными фотонными парусами, которые развернулись сразу после того, как мы вышли из земной атмосферы, так что энергия Солнца помогала экономить топливо. Но, разумеется, фотонные паруса не помогут при возвращении на Землю — на космическом корабле «поменять галс» будет посложнее, чем на яхте. Двигаясь от Земли, мы буквально «катились», будто колесо под горку, и главным препятствием служило притяжение планет и метеориты, которые прошмыгивали мимо нас, словно крысы, — в среднем, три метеорита в час.

И мы решили рискнуть. Почему-то даже думать не хотелось о разных мрачных перспективах обратной дороги. Мы продолжали двигаться дальше и ждать, когда паразиты окончательно оторвутся от нас.

Это случилось на четырнадцатый день — никто даже представить не мог, как это произойдет. Все утро я чувствовал, как нарастают их страх и ненависть. Мое сознание становилось все более смутным и беспокойным — так я себя ни разу не чувствовал после того, как мы изменили курс. Райх и я сидели у заднего иллюминатора и смотрели в сторону Земли. Вдруг лицо его исказилось от ужаса, и волна паники захлестнула меня. Я заглянул в иллюминатор: что могло так напугать его? Обернувшись, я увидел его лицо, серое как у тяжелобольного. Райх вздрогнул, на секунду закрыл глаза — и преобразился. Он захохотал, но это был здоровый смех довольного собой человека. И в этот момент я почувствовал внутри себя жгучую боль — казалось, кто-то прогрызает мне внутренности насквозь. Причем эта агония была одновременно физической и ментальной. Я думал, что не переживу, но тут услышал, как Райх кричит мне в ухо:

— Ура! Мы доканали их, они удирают!

Ощущение было омерзительным: что-то злое и скользкое рвалось из меня. На мгновение показалось, что я ошибался, когда принимал паразитов за множество существ, — в ту минуту они были единым организмом, они — это «нечто», похожее на огромного желеобразного осьминога, у которого щупальца двигаются независимо от тела, словно каждое является отдельным существом. Невероятное чувство гадливости — как будто в моем теле долгое время обитал мерзкий плотоядный слизняк, а теперь он убирается восвояси. Я ощущал его ненависть ко мне, мощную маниакальную ненависть, которой нет названия в нашем языке.