Лариса Михайлова - Сверхновая американская фантастика, 1995 № 2

— Мы возвращаемся на Землю, — объявил я. — Помогите-ка мне разогнать корабль.

Соединившись в единую ментальную параллельную цепь, мы начали продуцировать едва ощутимые разряды переменного тока, созданного силой нашей объединенной воли, и затем медленно направили эти разряды вокруг задней части корабля. Словно гигантская рука стиснула огромную рыбину — и этой рыбой был наш корабль. Мы ощутили рывок ускорения — и повторили разряд. Корабль снова откликнулся на приложенное усилие. Мы удвоили напряжение — корабль дрожал, но поддавался. Дело это тонкое и опасное. Нам вполне было под силу приложить энергию, равную мощности дюжины водородных бомб, но эта энергия должна трансформироваться в постепенно нарастающую скорость. Любая неосторожность — и корабль разлетится в атомную пыль. Мы с Райхом — после нашего преображения — могли выжить даже в этом случае, но остальные — вряд ли.

Было нечто забавное в космическом путешествии за два миллиона миль от Земли на этой нелепой жестянке, которую, казалось, могли спроектировать полные имбецилы. Я и Райх решили, что первым делом на Земле мы научим людей, как строить настоящие космические корабли.

С членами команды легче и быстрее всего было общаться телепатически. Для этого все взялись за руки и образовали кольцо, как в спиритическом сеансе. Через пять секунд мы уже чувствовали друг друга — такие вещи не были для них полной неожиданностью. Когда-то для получения этих знаний нам приходилось блуждать в потемках, наши ученики двигались вперед при дневном свете.

Это было само по себе интересным опытом. Ночью я не видел Райха — мы находились в разных комнатах. И на самого себя не потрудился взглянуть в зеркало. Но как только мы передали наше знание остальным, с нами произошли значительные перемены. Этого, конечно, следовало ожидать, но все же видеть эти изменения на стольких лицах сразу было, пожалуй, немного странно. Обычные прилагательные здесь не помогут. Я мог бы сказать, что лица их стали «достойнее» или величественнее, но это в малой степени отражает истину. Более точным было бы сказать, что они обрели некую «детскость». Но смысл этого определения должен быть истолкован правильно. Когда вы заглядываете в лицо младенца — скажем, шести месяцев от роду, — а потом переводите взгляд на старика, вы внезапно постигаете глубинный смысл того, что называют жизнью, радостью, волшебством. Неважно, насколько мудр и добр старик, ему недостает этой сияющей полноты жизни, которую мы находим у счастливого и умного ребенка. Смотреть на такое дитя глазам почти больно, потому что оно с очевидностью принадлежит иной, более яркой, Вселенной. Это дитя — все еще наполовину ангел. Взрослые, даже величайшие из них, обесценивают жизнь. Младенец же доверяет жизни и утверждает ее всем своим существом.

И вот это-то ощущение настоящей жизни внезапно снизошло на столовую нашей жестяной ракеты, и не будет преувеличением сказать, что это выглядело подобно заре творенья. Созерцание этого в других углубляло силу и твердость в каждом из нас.

И это вывело нас на новый уровень познания. Когда я говорил нм: «Человек не одинок», — то понимал, что именно я имел в виду, но все частности еще не были прояснены. Я говорил об источнике силы, о ее значении и ее цели. Теперь я осознал, что мы не одиноки в гораздо более очевидном и простом смысле. Мы присоединились к полиции Вселенной, мы действуем вместе с Другими. Наши сознания теперь мгновенно вступают в контакт с этими Другими. Как если бы послали сигнал, мгновенно пойманный сотней приемников, которые немедленно дали знать нам о своем присутствии. Ближайшие из этих приемников были расположены всего в четырех миллиардах миль, на корабле, совершающем путешествие из планетной системы Проксимы Центавра.

Я не стану больше об этом распространяться, поскольку дальнейшее развитие этих событий уже не имеет отношения к нашей истории.

Мы мчались со скоростью около ста тысяч миль в час. До Земли, этого забавного зеленого шарика, оставалось два миллиона миль или двадцать часов полета. Луна, которая вращается на расстоянии двухсот пятидесяти тысяч миль от Земли, все еще оставалась между нами и этим шариком, а, значит, через семнадцать с половиной часов мы поравняемся с нашим старым добрым спутником. И там нас ожидало кое-какое дельце.

В тот момент нам и в голову не приходило, что Луну можно сдвинуть с орбиты. Ее вес — примерно десять в пятнадцатой степени или пять тысяч миллиардов тонн, а мы еще не представляли, какая масса подвластна нашей общей ПК-энергни, хотя, скорее всего, эта задача нам под силу. С другой стороны, что произойдет, если мы сможем вытолкнуть Луну в открытый космос? В этом случае исчезнет постоянный раздражитель человеческой психики, хотя она уже выполнила свое предназначение. В любом случае, паразиты сознания уцелеют.

Но что-то подсказывало нам, что в Луне таится разгадка всего происходящего. И этой разгадкой следовало заняться немедленно.

Приблизившись на расстояние пятидесяти тысяч миль, мы вновь почувствовали притяжение Луны. Райх и я переглянулись. Кажется, Луна каким-то образом нас «почуяла». Когда мы стартовали с Земли, Луна «знала» о нас все, и ее «интерес» продолжал фокусироваться на корабле даже после того, как мы ушли в сторону от нее. Теперь же мы приближались с другой стороны, и она нас «не замечала», пока мы не подошли на расстояние пятидесяти тысяч миль.

Наши способности и чувства уже не так «тускнели», как это было на пути от Земли. Теперь-то мы понимали, в чем дело: за нами с надеждой следили те «чужаки», которые попались в лунную ловушку. «Помутнение» способностей было вызвано стрессом. Но, узнав его природу, сражаться с ним было гораздо легче.

Мы начали торможение и через полчаса аккуратно прилунились, взметнув тучи серебристой пыли.

Мне приходилось бывать на Луне раньше, и ее поверхность всегда казалась мертвым камнем. Но сейчас планета не была мертвой — это был живой ландшафт, измученный тысячелетней пыткой, невыносимо остро здесь ощущалась горечь утраты; словно смотришь на остов сгоревшего дома, в котором погибли тысячи людей.

Не теряя времени, мы приступили к эксперименту, который привел нас сюда. Оставаясь на борту корабля (скафандры, так же как и сама посадка, не были предусмотрены программой полета), мы направили луч волевой энергии на огромную пористую скалу, напоминавшую гигантский муравейник. Двенадцать из нас мысленно соединились в параллельную цепь а затем произвели такой выброс энергии, который мог бы разнести лунный кратер диаметром в десять миль.

«Муравейник» — гора в милю высотой — разлетелся в мельчайшую пыль, которая окутала корабль серебристым туманом. В течение десяти минут мы чувствовали себя неуютно, ощущая мощный выброс тепловой энергии. И все же, в миг, когда скала рассыпалась, все ощутили мгновенную вспышку чистой радости, подобную слабому разряду тока. Несомненно, это был момент освобождения заточенных в скале жизненных сил. Но поскольку у них не было «телесной оболочки», они тут же растворились в пространстве.