Лариса Михайлова - Сверхновая американская фантастика, 1996 № 08-09

Больше всего сестру Мэри поразило даже не черствое отношение Криба к остальным стрибам, но его равнодушие к самому себе: его явно не заботило, заразился он чумой или нет. В ответ не беспокойство сестры Мэри он лишь покачал головой и сказал:

— Мы все всего лишь стрибы. Все, кроме тебя, сестра Мэри.

И он мягко дотронулся до ее щеки своей большой ладонью.

Это сильнее всего растрогало ее.

— Нет, нет, — сказала она. — Ты — особенный. Каждый из вас — особенный.

— Тогда к чему чума? — сказал Криб тем тоном, в котором сестра Мэри научилась распознавать насмешку.

Эта мысль пришла к ней во сне. Ей снилось, что она опять дома, на Земле. Должно быть она вернулась, так ведь? Потому что напротив за своим большим столом сидел отец Бреннер. Старикашка аббат всегда усаживал посетителей на хрупкий деревянный стул, а сам устраивался за массивным дубовым столом, на некоем подобии трона и глядел оттуда сверху вниз. Прости меня. О Боже, прости меня за эти мысли.

— Ну что ж, сестра Мэри, и к чему же мы пришли? Как раз к тому, с чего начинали. Как вы могли так поступить со мной? С сестрой Кларой? С Церковью? Неужели вы думаете, что Церкви пойдет на пользу…

Так значит, она все же на Земле, но окно выходило (разве тут раньше были такие большие окна?) окно выходило на Сумерки, город стрибов.

— Сестра Клара возложила на вас определенное поручение. У вас были обязательства. Вы поклялись в послушании, сестра Мэри, но вы…

— В первую очередь я послушна Богу, — прервала его сестра Мэри.

— Богу? Что, разве Бог лично велел вам объединять проституток в профсоюз вместо того, чтобы чистить приходскую кухню? Вы что, персонально общаетесь с Богом? Да как вы осмелились? Это Церкви дано решать, что есть воля Божья, но не вам, сестра Мэри. Да вы ведь даже не уверены в том, что верите в Бога, разве не так?

Сестра Мэри вскочила.

— Это неправда! Все совершенно не так! Да и потом, я верю, что эти проститутки не совсем пропащие. Я верю, что и в них есть частица Бога.

— Дерьмо собачье, — ответил, совершенно нетипично для себя, отец Бреннер. — Вы верите в ничто, сестра Мэри. В Нуль. В Пустоту. Вот в чем истинная, вот-те-крест, святая правда. Вы это знаете. И я знаю.

— Нет, нет! — воскликнула сестра Мэри. — Это неправда. Я верю в любовь… я люблю… люблю…

— Никого вы не любите, — ответил отец Бреннер, — вот почему вы с головой ушли в работу и в благотворительность. Потому что в действительности вы никого не любите, просто не знаете, как это делается и стыдитесь этого, вот и стараетесь изо всех сил.

— Нет, нет, — сестре Мэри снилось, что она плачет и она на самом деле стонала и всхлипывала.

Внезапно отец Бреннер соскочил с места и, схватив ее за плечи (отец Бреннер?) цепкими, точно стальные клещи, пальцами, потащил ее, рыдающую, к окну.

— Вот. Видишь это? Вот во что ты веришь! В Тили, а не в Бога! Дешевые чудеса, вот что тебе нужно, а не любовь! Хочешь узнать о Боге? Спроси Тили, а не Церковь! Хочешь исцелить все скорби мира? Проси Тили, а не Бога! Уж они решат твои проблемы, так или иначе! Может, результаты тебе не понравятся, ну что ж, нет в мире совершенства! Или, все же, есть?

Теперь она могла видеть Тили, парящих над Сумерками, свечкой взмывающих к окну, мерцающих в темноте, руки простерты точно для объятия (или распятия?).

— Почему бы тебе не пасть на колени, как эти бедные стрибы, и не поклониться чертовым трюкачам Тили?

— Погодите минутку, отец Бреннер, что вы делаете тут, на Анубисе? Вы же не должны тут находиться, вы должны быть дома, на Земле! Это просто сон. А во сне вы не можете причинить мне боль, потому что во сне все нереально, даже Бог!

— Все, кроме Тили, — ответил он, злорадно улыбаясь.

И внезапно, Тили оказался в комнате, зыбкий, светящийся.

— Приди ко мне, дитя моё, — сказал Тили сестре Мэри своим нежным, детским голоском, — ибо ты согрешила.

Сестра Мэри проснулась вся в поту. Ну что ж, отец Бреннер, подумала она, по-своему ты прав. Впервые в жизни ты, мерзкий старикашка, оказался в чем-то прав. Верно, Тили стоило просить. Тили обладали могуществом.

Что там говорил о них Криб? Как это… сияющие в золотом городе или в летающем городе — что-то в этом роде. Почему она тогда не прислушалась? Отчего не поняла раньше?

Она встала, приняла душ, быстро оделась и вышла, коротко кивнув Джиму, который уже встал и теперь пил кофе Он выглядел удрученным, даже обиженным: может быть, потому, что она забрала у него всех работников-стрибов для строительства изолятора на базе и ухода за больными, подумала сестра Мэри.

Стоило лишь выйти за дверь и вот они: ряды и ряды коек, заполненных умирающими стрибами, стонущими, потными, орущими, вонючими, все — под живописным навесом. Что ж, познакомься с Сумерками, Земная База.

— К чему такая спешка? Садитесь, выпейте чашечку моего убойного кофе, — горько сказал Родрикс. Слова он выговаривал нечетко. Теперь сестра Мэри заметила на столе открытую бутылку бренди.

— Может, не стоит с утра пораньше? — сказала сестра Мэри, стараясь не выказать раздражения. Ей хотелось убраться отсюда поскорее, но она боялась обидеть Родрикса невниманием.

— Нет-нет-нет, — сказал он. — Никогда не рано, никогда не поздно. Самое время. Потому что я подхватил клятую чуму. Упс! Пардон, сестра.

— Нет никаких причин полагать, что чума может перекинуться со стрибов на людей, — сказала сестра Мэри, все еще направляясь к двери. — Чума вам совершенно не угрожает.

— Но ведь она меня уже достала, — сказал он грустно и подлил еще бренди в кофейную чашку. — Не пробовали пить кофе с бренди, только без кофе? Отличная штука. Это — мое собственное изобретение. Просто отличная штука. Уверен, когда я покину сей мир, сестра Мэри, память о моем изобретении останется в людских перцах. Господи Иисусе, да я уже даже не могу сказать «в сердцах»… Так о чем я? Что тут я? О да, чума уже меня достала. Чума и вы, сестра Мэри. Куда делся весь мой персонал? Кстати, экспедиция Престона возвращается, но они дожидаются, пока тут все не будет кончено, и мы все не покинем сей мир, и от нас ничего не останется, кроме посмертной славы. Вечная память мне за выпивку, которую я изобрел. — Он еще плеснул в чашку. Потом сказал, неожиданно протрезвевшим голосом. — Чума меня уже достала. Я на пределе. Я напуган, я одинок и ни во что не верю, и все держусь на пределе, долго, долго держусь. Но теперь все. Я перевалил через край. Не знаю, как выбраться обратно.

— Мне очень жаль, — сказала сестра Мэри. — но у меня много работы.

— Зачем все это? Скажи, зачем? Что толку? Ведь все бесполезно — разве ты не видишь? Стрибы все равно умрут, либо в том чертовом изоляторе, куда ты забрала весь мой персонал, либо там, в городе. Так какая же разница? А вся штука в том, что… чума эта здесь только для того, чтобы напомнить нам, устроить так, чтобы все мы поняли, что все мы умрем, понимаешь? Ты, я, все мы. И разницы никакой нет. Вот ни на столечко, — сказал он, разведя большой и указательный пальцы сантиметра на два, — нет, даже вот на столечко, — и он сблизил их еще на сантиметр.