Журнал «Наш современник» - Наш Современник, 2005 № 02

Утром Боря увидел свой «рабочий инструмент» — пегую худую кобылу, хороших-то лошадей забрали в армию. С помощью дяди он взобрался на нее и гордо уселся «на вершне». По командам дяди он отыскал их участок покоса и уздечкой направил кобылу по прямой. Вернее, она сама пошла, так как была приучена к такой работе. Поглядывая кругом, изучая окрестности, Боря строго следил за направлением, хотя в этом, пожалуй, и не было никакой надобности… И всё было бы прекрасно, но не прошло и получаса, как он почувствовал себя неуютно на спине лошади. Не потому, что она взбрыкивала, а потому, что была сильно худа. Сидеть на выпуклом остром позвоночнике было мучительно. Боря всё чаще и чаще менял положение своего тела (и центра тяжести) на хребте, но он, как нож, врезался в седалище.

Дядя заметил его ерзанье:

— В обед подложи фуфайку-стеганку — мягче будет. Я предупреждал, а ты отказался.

Но и стеганка мало помогла. Через час-другой сидеть опять было неудобно. Вот если бы седло!.. Но работать все-таки было можно. Не то что утром — точно на костяном ноже… Когда солнышко закатилось, вернулись на стан. Поужинав у костра, Боря мышкой нырнул в шалаш, упал на пахучее мягкое сено, растянулся во весь рост, раскинув в стороны руки и ноги. И не заметил, как уснул.

Очнулся от толчка и строгого дядиного голоса: «Вставай! Косить пора! Спать дома будешь!..»

Все последующие десять дней работы на покосе Боря так и не посидел вечерком у костра. Не было сил. Промаяться «на вершне» почти сутки, а точнее — 15–16 часов, да еще под палящим июньским солнцем — ох, работенка отнюдь не из легких! Едва забирался в шалаш — и сразу проваливался в сон…

Чего уж скрывать: только первое время было ново, интересно. А потом постепенно однообразие и напряжение работы надоели. Но Боря стойко выдержал все двенадцать дней трудовой колхозной жизни. Наконец, к счастью, дяде понадобилось в город, и Боря в охотку, с удовольствием вернулся домой.

Первым делом побежал на Исеть — грязный же! По дороге к реке вновь зашел к Вечке. Около дома стояла трехтонка — значит, Вечкин отец приехал обедать. И действительно: тот, как и в прошлый раз, сидел за выпивкой и закуской, а компанию ему составил все тот же огромный, звероватый собутыльник-приятель. И разговор по-прежнему шел о наших неудачах на фронтах.

— Разве я не прав был, когда говорил, что Севастополь падет?! И вот он пал!

— Да-а…

— Вот тебе и «да-а»… Сейчас немцы развернутся вовсю на юге! Перебросят освободившиеся силы и прихлопнут Кавказ! Выпрут на Волгу!.. А дальше и Москва на очереди!..

Боря не мог больше слушать. «Тебя бы на фронт, ты бы враз их остановил! И почему таких берегут? На фронт не отправляют? Как тысячи эвакуированных мужиков, которые почему-то убежали от войны на Урал, в Сибирь, в Среднюю Азию? Скрылись за спины наших отцов?.. Почему Сталин с Жуковым не отдали приказ: всем мужчинам западных земель защищать свои города с оружием в руках?! Другое дело — Мария Тучинская приехала с детьми Гришей и Ривочкой. Муж на фронте, как и положено мужчине…».

С осени 41-го в половину дома, где жили Ушаковы, одну за другой вселили аж четыре семьи. И всех — в небольшую кухню. Отец, когда выслал справку и денежный аттестат, писал, что справка должна предотвратить уплотнение квартиры (семьи) командира-фронтовика. Но не тут-то было!.. А ведь кое-кого не уплотняли. И семьи были меньше, и дома горкомхозовские, и жилплощадь такая же: кухня и комната. И глава семьи был дома, а не на фронте…

А эвакуированные были черт знает какие! Кроме Тучинской у Ушаковых жили два мужика среднего возраста. Один — часовых дел мастер… И почему не призвали?.. Спал он на печке — самое теплое место. Другой — кряж-мужик, работал в мастерских. И был он не из западных областей, а из Чкаловской (Оренбургской), из Сорочинского района. Чего не жилось, не работалось дома? Тоже ведь Урал!.. Да еще недавно жену привез!.. Не кухонька, а целое общежитие!..

Ну, да все это можно было пережить, лишь бы на фронте были успехи. А то после победы под Москвой — снова боязнь и тревога. Есть ли в мире сила, которая победит фашистов?!

Вечером Боря встретился с братом Владимиром, работавшим токарем на заводе.

— Ну как, покосник? Когда придешь к нам трудиться? — похлопал Володя брата по плечу. — Как надумаешь, скажи, — вмиг устрою.

— Мал я еще. И ростом, и годами.

Владимир рассмеялся:

— В «жестянке» у нас работают такие же. Так что подойдешь!.. А со временем я возьму тебя к себе в механический. Будешь осваивать станок. Делать корпуса мин и снарядов.

Володя работник был отменный. Многое умел, а главное — хотел уметь. Про него в городской газете писали. Не случайно он ездил на областной слет молодых ударников в Свердловск.

— Иди, карточку будешь получать 500-граммовую. А перейдешь к нам — 600-граммовую. В два раза больше, чем получаешь сейчас.

— А как со школой? Учиться хочу…

— Будешь учиться. А до осени работать. Сейчас война, только так и надо жить…

Но жизнь внесла свою поправку. Вечером с работы пришла мама и спросила:

— В пионерлагерь пойдешь?

— А где он? И когда?

— На Трубном, в школе рабочей молодежи, срок — двадцать дней.

— А кто там будет?

— Школьники, такие же, как и ты…

Боря задумался, не зная, что ответить.

— Там три раза кормить будут, — выложила мама главный козырь, — и обещают, что хорошо. А здесь ты голодаешь.

И Боря согласился…

Однако уже через несколько дней пожалел о своем скоропалительном решении. Натянутые отношения с ребятами; конфликты с учителями; неприятие режима, основанного на казенщине, подозрительности, подсиживании… — все это привело к тому, что Боря, не дождавшись окончания срока, сбежал из лагеря.

Дома он, к радости, застал маму. С порога закричал:

— Не вернусь больше в лагерь! Работать пойду!.. Вовка где?

— На заводе, где ж ему еще быть?! — ответила мама. — Ты же знаешь, он много работает. Сейчас он бригадир! Ему дали фронтовую бригаду, и он не вылазит оттуда. А тут еще фронтовые заказы. Ты же знаешь, немцы-то наступают. Идут на Кавказ и, кажется, на Волгу… Требуется много оружия, чтобы их остановить. Вот Володя со своими ребятами и не выходит из цеха. Даже спят там, около станков. Им даже пищу из рабочей столовой приносят… Я тоже все время на работе, и тебе придется быть постоянно одному и голодать… А работать?.. Мал ты еще. Успеешь наработаться. Вся жизнь впереди… и работа тоже…

Но Боря все же настоял на своем. И наутро отправился к брату на завод, в механический цех. Володя оторвался от станка, на котором вытачивал корпус не то мины, не то снаряда. Улыбнулся:

— Работать будешь пока в «жестянке»… Подрастешь — возьму к себе. А теперь иди — мне некогда…

В цехе жестянщиков, или в «жестянке», как его называли, работало человек десять. Большинство — ученики, такие же «умельцы», как Боря. Только пришли месяца на два раньше, чем он. Бригадир, он же начальник цеха, — пожилой, худощавый Федотыч. Как оказалось впоследствии, немногословный, добрый человек. Еще понравилось, что все ребята из старого Каменска и учились в тех же школах, что и Боря. Главным рабочим инструментом был здесь молоток, а материалом — лист мягкого железа или алюминия.