Альманах Российский колокол - Российский колокол, 2015 № 4

Но кто из пожирателей успел проглотить и переварить его грандиозный замысел, отдающий чесноком и жареным луком? Я мечусь в чаще ног, пытаясь разыскать своего собрата. Бесполезно. Ног – все больше и больше, и моей единственной заботой теперь становится спасти свои лапы и хвост. Я уже не в состоянии звать луну и не могу больше глотать какие бы то ни было пожелания, пусть даже они во сто раз вкуснее прежних. Спасти свою шкуру – вот моя задача! И я, честно говоря, хочу забыть про какую-то там женщину и ее хахаля. Плевать! Пусть выпускают свои страстишки, хотения там всякие направо-налево! Мне что за дело?! Вдруг земля под ногами раскалывается. Я оглядываюсь, чтобы понять, что происходит. Оказывается, та тьма народу, которая движется в одну сторону, тащит за собою одну часть планеты, а другая часть толпы тянет ее в обратную. Мне удается, с перепугу оттолкнувшись от чьего-то затылка, взлететь на несколько мгновений над людскими течениями. Я тут же бросаю свой взгляд в то место, где оставил свою парочку. Оно оказывается на отколовшейся половине планеты. А там сидит… Кто бы вы думали? Тот самый кот, рыжий жирдяй, облизывающий невозмутимо свою заднюю лапу и хвост. Мое презрение к этому виду собратьев-пожирателей не позволило мне тогда еще приглядеться к нему получше. И вот результат.

Я не могу просто взять и уйти! Мне почему-то важно знать, что с ними будет. То, что я вижу в следующем прыжке, меня радует, но и заставляет поволноваться. Я скулю, потом прыгаю ещё и ещё. Я продолжаю подпрыгивать вверх, пока есть силы. Я вижу, как в это время они оба пытаются продраться сквозь толпу. Несколько раз массы людских тел растаскивали их в разные стороны. Наконец им удается сцепить свои ладони, а затем и вытащить друг друга из враждебно настроенных потоков обстоятельств, людей, мыслей и прочей чепухи на образовавшийся тут же островок под их сцепленными над пропастью руками. Толпа исчезает так же неожиданно, как и появилась. Вот они стоят, обнявшись, под тем же расплывающимся в сиянии фонарем. Этот рыжий кот наглеет настолько, что трется у них под ногами. Мои глаза выдают меня, не позволяя раствориться во тьме целиком, потому что из них катятся эти дурацкие собачьи слезы. Старый стал. Сутулый видит меня и, нагнувшись, треплет за ухом.

Виктору Анатольевичу Воробьеву неделю назад исполнился сто сорок один год. А сегодня он впервые за восемьдесят девять лет добросовестного труда в Межгалактической промышленной корпорации, расположенной на одной из самых удалённых планет Вселенной, не пошёл на работу. Воробьев лежал на плавающей в воздухе кровати и не мог пошевелить даже пальцами. Виктор Анатольевич с трудом приоткрыл тяжёлые веки, не понимая, кто он, и что здесь делает. Воробьеву казалось, что он должен вспомнить что-то очень важное, но его мозг стал рыхлым и сырым, как эта подушка, наполненная морской ватой. Вскоре его сильно залихорадило, и Виктор Анатольевич почувствовал себя так, словно с него содрали кожу. Всё же ему удалось подняться с постели, накинуть халат, надеть мягкие тапочки и пройти на кухню за таблетками аспирина, помогавшими ему всегда и в любой ситуации. Он смочил тряпку, протёр ею стол, а затем достал стеклянный стакан и налил в него кипячёной воды из чайника. Оторвав кончик пакетика, он выдавил таблетку в воду. «Как весело она подпрыгивает, словно живая! Вся её жизнь сейчас пройдет перед моими глазами и продлится ровно столько, сколько слой за слоем будет сползать с неё и растворяться кислота, составляющая её суть и ценность. Все эти акробатические трюки она делает лишь для того, чтобы заполнить собой раствор, который я сейчас выпью… Уменьшить мои страдания – вот в чём её предназначение. Наверняка она себе вообразила, что я любуюсь её танцем, глупышка. Ладно, пусть себе думает, а пока я посмотрю на это представление из пузырьков и хореографических па». Так рассуждал Воробьев, сидя скрючившись на табурете, и заворожённо смотрел, как живо подпрыгивает шипучий белый диск в прозрачном стакане с водой, которую он время от времени помешивал чайной ложечкой. Наконец, Виктор Анатольевич поднёс стакан к губам. Он даже прикрыл глаза, предвкушая приятное тепло и нисходящую волну облегчения, но резко поставил его обратно на стол, поразившись мысли, промчавшейся сквозь его сознание: «Что в малом, то – ив великом!» Бегущая строка с этой фразой безостановочно мигает над входом в его цех. «Боже всемогущий! А что если и моя беготня и суета тоже Кому-то жизненно необходимы, чтобы… меня в итоге выпить? А время моей жизни Им исчисляется как время растворения Виктора Анатольевича Воробьева. Ему крайне важно дождаться конца этого представления, чтобы в итоге обрести некое облегчение от какой-нибудь болезни, а возможно – просто захмелеть.

Интересно, означает ли это, что я стану Им, когда Он выпьет меня?! – эта идея понравилась Воробьёву. – Именно моё осознание, мой ум и могут явиться тем уникальным природным элементом, способным оказать оздоравливающее воздействие на Его организм. Ну не мясо же и кости мои Он станет грызть! – господин Воробьёв посмеялся этому глупому предположению. – Мои мысли, мои победы и поражения, всё, о чём я думал, страдая и сталкиваясь со всевозможными жизненными препятствиями, – всё это образует особый концентрат, эликсир, бальзам, если можно так выразиться. Интересно было бы знать, какой же именно? Не хотелось бы мне, чтобы моя жизнь послужила Ему в качестве слабительного или просто для опохмелки. Фу! Что за бред!» Мечтая, Воробьёв затянул туже пояс халата и закинул ногу на ногу. «Уж Он-то точно знает, в чём заключается моё предназначение. Хоть бы подал знак, шельма! Ой, прошу меня простить! Да, я понимаю: ведь в том-то и заключается весь смысл бытия, чтобы разгадать эту загадку самому. Какого рода средством, с каким вкусом окажется твоя жизнь, раз уж так устроен механизм круговорота жизней в нашем Мироздании. Наверняка Он сейчас смотрит на меня и посмеивается над моими попытками разгадать эту тайну. Странно, что я раньше не мог до этого додуматься. Да и додумался ли кто-нибудь вообще?! Теперь мне понятно, не зря управляющий приводил меня в пример как самого ценного и благонадёжного, – Воробьёв подскочил на месте. – Вот! Это оно! Я нашёл, я разгадал свойство моей настоечки! До чего же всё просто и гениально! Господи! От этих мыслей хочется жить! Только что я обрёл мой смысл. Теперь я точно знаю, что Он верит в меня, иначе бы…» Не успела счастливая улыбка сойти с его лица, как тут же следующая мысль заставила его содрогнуться и соскочить с табурета. «Если таблетка оказалась бы не той, что мне нужна, я бы, не задумываясь, вылил ее в канализационное отверстие. Зачем же я буду себя травить ею?! Так Он и поступит со мной, если я сделаю что-то не так, как необходимо Ему! Что тогда?» – Воробьёву стало плохо, его затошнило, вновь стало лихорадить, а руки затряслись. Он вспомнил вчерашний день. Вчера вместе с друзьями они отправились взглянуть на прибывшее новое космическое судно из соседней звёздной системы. Зашли в их ресторанчик, для пробы пропустили несколько рюмок инопланетного вина… «Почему я здесь стою? Почему я в халате? – запаниковал он. – Где моё рабочее снаряжение? Что я здесь делаю?» Вдруг всё вокруг резко встряхнулось и понеслось. Воробьёв подлетел сначала к потолку, а затем описал несколько кругов по комнате, сбивая на ходу болтающимися ногами развешанные цветочные горшки. Медленно под ним проплыли стол, холодильник, два табурета, стакан с раствором аспирина и чайной ложечкой внутри. Затем комната закружилась ещё быстрее, Воробьёв зажмурился и застонал: он уже не различал предметы вокруг себя. И тут Виктор Анатольевич вспомнил! Сегодня обычный рабочий день, и он впервые в жизни пропустил его! Ноги и руки словно увязли в чём-то. Воробьёву показалось, что стены стали прозрачными, и перед глазами возникло Его лицо, расплывчатое, как гигантское розовое пятно, на котором, тем не менее, чётко виднелись глаза, нос и рот. Лицо вглядывалось сквозь стены, как в стакан, пытаясь рассмотреть, что же там внутри происходит. Воробьёв инстинктивно начал отползать в противоположную сторону, насколько это было возможно в несущемся потоке. Но на самом деле его ноги и руки лишь бессмысленно дрыгались в разные стороны. Случайно он поддел проносящийся мимо стакан с растворённой таблеткой аспирина. Стакан выскользнул из общего течения, упал на пол и разбился вдребезги. Круговорот тут же прекратился. «Нет! Нет! – запричитал Воробьёв, рухнув на колени перед осколками. – Нет, только не так! Я не хочу, чтобы всё закончилось именно так!» Он оплакивал разлитую по полу целебную настойку, пытаясь сгрести ее ладонями. Внезапно некая догадка заставила его подскочить и побежать за тряпкой, которой он до этого протирал стол. Воробьёв начал тщательно промокать ею лужицу, а затем выжал содержимое тряпки в чашку. Убедившись, что ни на полу, ни в тряпке не осталось ни капли, он залпом выпил всё, что ему чудом удалось спасти. Почувствовав себя намного лучше, Воробьёв сбросил халат и облачился в свой силиконовый потёртый, со шрамами и царапинами, но родной, прослуживший ему ровно восемьдесят девять лет, трудовой биокомбинезон. Он отправился в четырёхсоттысячный цех конгломерата по производству ацетилсалициловой кислоты, который располагался в самом центре промышленного монстра, плавающего посреди кислотного моря на краю Вселенной.