Журнал Российский колокол - Российский колокол, 2015 № 1-2

Ваш роман полон размышлений и наблюдений: за людьми в парке, за посетителями в ресторане. Вы мастерски подмечаете мелочи. Не боитесь ли, что в наш век скоростей читатель просто перелистнет описания? Как вы находите грань, чтобы книга не превратилась в занудную и скучную?

Мелочи я подмечаю с детства, просто люблю наблюдать за происходящим вокруг. А пишу я то, что волнует меня и мое окружение. Всегда разговариваю на эти темы с друзьями, мучая их бесконечными вопросами (боюсь, пистолет уже у кого-то точно есть, возможно, даже заряженный (смеется). А по поводу времени… Знаете, сегодня, в период расцвета технологий и коротких сообщений, ровно так же, как и 100 лет назад, привычка часами рассуждать обо всем на свете остается главным национальным спортом. Но вот в чем парадокс: я сам из-за этих бесконечных размышлений не люблю русскую литературу. Просто считаю, что нет особого проку думать о том, чего вы не знаете, и тем более делать это вслух. Я никогда не буду описывать дерево или пейзаж на нескольких страницах, играя с прилагательными и оборотами, которые делают письмо унылым, заумным и скучным. Я ищу золотую середину: пишу книгу, потом спустя месяц примерно перечитываю ее, правлю. Потом еще и еще. Далее еще проходит время, и я читаю, и если мне как читателю некомфортно или скучно, я выкидываю безо всякого сожаления целые страницы и потом смотрю на текст еще раз.

При этом вам удается весьма поэтично писать о весне: «Первый день весны – это не всегда весна, но всегда надежда на что-нибудь хорошее». Читая вашу книгу, ощущаешь «теплый во всех смыслах день». Вы намеренно разворачиваете события романа в это время года? Вообще, какое у вас любимое время года?

Мое любимое время года – когда на термометре хотя бы 25 градусов с плюсом, и на небе нет облаков (улыбается). Зимой мне очень непросто живется. Я люблю солнце и смотреть на него как в детстве, люблю, когда оно палит так, что плавит все, что можно, включая людей. Всем известно, что когда небо чистое и светит солнце, улыбаются люди чаще. А если тебе в такие светлые и теплые деньки радостно и хорошо, это и хочется описывать в своих книгах.

Вообще любите описания природы в книгах?

Описания природы русских авторов – терпеть не могу. А вот Стейнбек, Чандлер, Дос Пассос, Шоу, Буковски, Хемингуэй, да почти все американские прозаики делают это как-то весело и образно. Конечно, я люблю описания, но стараюсь, чтобы было в меру.

Как вы строите сюжет? Вам заранее известно, чем закончится книга?

События в книгах разворачиваются чаще ненамеренно. Как говорил Стивен Кинг, «никто не знает, откуда берутся идеи», и я не знаю. Это просто: появился у тебя в воображении герой, и ты наблюдаешь за ним и записываешь все, что видишь. А вот в следующей моей книге вообще нет вымысла. И тут старина Стиви опять оказался прав: гораздо сложнее описывать свою жизнь, чем придумать персонажа. А вообще сюжет строится из ситуаций, тут со Стиви я согласен, так же как и со всем, о чем он пишет.

Вы в предисловии говорите о значении этой его книги для вас. Полагаете, писателями не рождаются, ими становятся?

Писателями безусловно становятся, хотя бы потому, что никто еще не рождался, умея читать и писать. Возможно есть ребята, кому повезло осознать это раньше других. Но то, что минимальный талант все же должен быть, это точно. Посмотрите сами, и вы убедитесь, что по-настоящему крутые писатели – это ребята упорные и большие трудяги. Просто они хотели больше других, а значит, работали дольше и больше других, вот и весь секрет. Фолкнер, Лондон, тот же Кинг… Первые два вообще жили в тяжелых условиях, но это не помешало им порвать всех, кого можно, потому что вера в себя пересиливает все на свете и ломает на своем пути любые стены.

Вашему герою присуще одиночество среди толпы: «Нет у меня лучшего друга и быть не может. Я всегда буду со всеми, и рядом со мной всегда будут достойные, хорошие люди, но я буду один». В современном мире люди все чаще и все острее испытывают чувство одиночества. Но оно уже претерпело значительную трансформацию: это уже не ощущение себя чуждым в мире, как у Чацкого, и не иллюзорное отшельничество, как у Онегина. Что это сегодня – дефицит доверительных, близких отношений? Оно необходимо или оно пагубно? Говорил же Александр Грин: «Одиночество – вот проклятая вещь, вот что может погубить человека!»…

Вы знаете, я считаю, размышлять, что сегодня особенное время, – это неправильно. Есть сегодня и есть твое отношение к этому сегодня. Для кого-то есть острый дефицит близких отношений, и он ноет всю жизнь, и это страшно. Другие просто любят или вынуждены полюбить одиночество. У всех по-разному. Мне одиноко бывает редко, но, правда, случаются деньки, когда очень тяжело и горько, не очень-то все это весело, скажем прямо. А то, что писатель должен быть готов к одиночеству – это и правда так, но это не общая формула для всех, их не бывает вообще, кроме формул в точных науках, разумеется. Мы ко всему привыкаем, но к одиночеству привыкнуть тяжелее всего, это тяжелее, чем самая трудная работа, чем холод и голод, немного легче, чем вынужденное отношение к плохим людям в силу определенных непреодолимых обстоятельств, но все же с одиночеством эти вещи даже сравнивать нельзя. Время максимального счастья – не важно, в какой сфере – это время, проведенное в одиночестве, про которое даже и не вспомнишь, и – это рай. Но нельзя писать книги или делать другую работу 24 часа в сутки, тем более в профессиях редких, что само по себе опаснее и подразумевает больше страхов, рисков и неуверенности, а значит, и одиночества, несомненно, тоже.

Я не читал «Евгения Онегина» и в школе не любил все это, Грина тоже не читал. Если позволите, приведу мысль Бальзака. Он сказал как-то, что одиночество – штука хорошая, но должен быть человек, которому вы можете об этом сказать. Мне просто это выражение понятнее и ближе. Чуждым в мире себя чувствует человек, который не имеет и не ищет веры и своего дела, это ужасно, и это правда. Чуждый – это нелюбимый и несчастный человек, и очень много есть причин для этого. Но обычно это страдающий от безделья, долгих обид и нежелания искать себя человек, или, наоборот, нашедший себя, но ставший в итоге особенным, а значит, чуждым, просто люди так устроены. Быть чуждым, отчужденным – это не совсем одиночество, как думают многие, эти состояния бывают иногда похожими, но абсолютно разные по сути.

По поводу достойного окружения. Меня, в отличие от моего Андрея Петрова, окружают люди достойные – это бесспорно, и это большая награда в жизни – уметь их находить. Каждый из моих братьев, знакомых и приятелей в разы лучше меня в чем-то своем, и я сам люблю им сказать об этом, а они – услышать. Я не специально выбираю, с кем мне общаться, но дружить с теми, кто хуже тебя, – это идиотизм и комплекс придурков, что бы за этим ни стояло. Во всех людях есть что-то очень хорошее, и если вы не можете этого разглядеть, значит, вам это хорошее не нужно, найдите другого просто.