Журнал Российский колокол - Российский колокол, 2015 № 3-4

Господи, разве можно после таких слов продавать нас?! Люди, да вы в своём уме? Но продавец злобно посмотрел на меня и сверкнул отточенной финкой, которой он любил резать тухлое мясо и скармливать животным. Ага! Как же! Нашёл дурака! Я сбежал от тебя не для того, чтобы снова попадаться в расставленные сети. Ты сначала поймай меня, а потом издевайся, мучай, делай всё, что подсказывает тебе сердце. А оно ещё есть у тебя? Или ты давно продал его за деньги, как сейчас моего брата? О, ты недорого запросил за него. Подумаешь, сердце! А в чулане висит среди вещей забытая душонка. Ты её ещё не продал? Так поспеши! Знаешь что? Ты жалок, мучитель! В тебе деньги, словно крысы, прогрызли огромную дыру. И из неё вылезает слежавшаяся вата. Игрушечный человек, тряпка!

– Су-у-у-ка-а!!!

Лай, словно вопль отчаянья, проносится над рынком. Вопль с такой болью и скорбью, что многие люди невольно поворачивают головы.

Горе животного, у которого продали или убили родственника, несравнимо ни с каким другим страданием. Горе переполняет, вырывается наружу и душит, заставляя сгибаться пополам и закрывать морду лапами. Только легче от этого не становится. Тогда ты разгибаешься, как сейчас я, и с надеждой всматриваешься в клетку с животными. И снова видишь, что все собаки на месте, а братика нет!

Жизнь теряет смысл. Краски на её пергаменте тускнеют, а потом исчезают. Мир превращается в склеп, в котором похоронены лучшие чувства. Для кого теперь жить, да и зачем?

Хотелось поскорее покинуть это враждебное место, не смотреть на продолжение трагедии, но это было невозможно. Оставалось ещё два брата. Эти постарше. Уже понимают, что творится вокруг, и злобным лаем пытаются отпугнуть покупателей, старающихся погладить животных. Сами они животные, живодёры чёртовы. Не люблю быть проданным, а особенно не люблю наблюдать за тем, как это происходит. Уууу…Гады! Уйти – нельзя, смотреть – противно, что остаётся? Жалобно выть и метаться в поисках понимания. Жаль, что в собачьем языке так мало слов. Пока объяснишь проходящей мимо дворняге, в чём дело, язык отвалится. Так, ну где же хоть кто-нибудь, мать вашу?!

Надежда на спасение таяла с каждой минутой, на рынке начинало темнеть, и я, гонимый страхом, вернулся к клетке. Чёрт! Она была уже пуста. И продавец испарился. Так хотелось его покусать напоследок, но теперь уже поздно. Всё тщетно. Никто не помог и не поддержал. Всем было всё равно. Продавать людей закон запрещает, животных – пожалуйста. Над ними даже опыты делают. А когда их собирается в одном из дворов слишком много, начинают отстреливать. Есть в этом что-то неестественное для природы. Нарушение всех мысленных законов – моральных, религиозных и писаных. Годами трудились. День и ночь корпели, стараясь соблюсти справедливость, ну и где теперь она, а? Продули вы всё своё человеческое, милые мои! Да поди объясни им…

Итак, через пару часов их продали. Не дворняг, но и не чистых породистых собак. Продавец лукавил, подсунув покупателям липовые паспорта. Жулик. И не стыдно ему? Надеюсь, старшие братья попали в хорошие руки, чего не скажешь о младшем. Его унёс тщедушный казах с бутылкой водки за отворотом потёртой кожанки. Делать нечего, побрёл по узкому проходу мимо бесконечных клеток. На выход.

Сколько печальных и обездоленных животных! Они с тоской смотрят на меня. Ругаются, воют, поют странные песни. Наверное, сходят с ума. Некоторые прижимаются к клетке и умоляют спасти, но я прохожу мимо, понимая, что ничем не могу им помочь. Им суждено гнить в этой сырой клетке и терпеть надругательства людей. Вот один мужчина бьёт породистую сучку. Я знаю, что у неё вторую неделю болит зуб и она воет, но хозяин не внемлет её просьбам, он не понимает её и знай лупит день ото дня. А вон тот поросёнок в дальней правой клетке – он давно простыл и скоро умрёт. Кашляет и мочится под себя. Хозяина рядом нет. Ему наплевать на умирающего. И таких тут полным-полно, если на месте животных представить людей….

Я закрываю глаза.

Люди в клетках. Они похожи на бездомных, истекающих кровью, кашляющих и справляющих нужду под себя. Тут всё провоняло мочой и запахом смерти. Страшные лица, страшное место. На лицах скорбь умершего чувства. Отчаянье. В глазах – осколки битого стекла, на теле – следы от ушибов. Они чешутся и кричат. Сумасшедшие.

Снова открываю глаза. Животные, животные, кругом животные в клетках, взаперти, в заточении. Кто-то дал право лишать животных свободы. Они даже не задумываются, прежде чем посадить кого-то на цепь. Так правильно – думают люди. Ошибаются? Ну конечно. Ни одно животное не терпит неволи. Некоторые свыкаются, но в каждом животном внутри всегда остаётся первозданный инстинкт, исключающий всяческие ограды и решётки.

Не важно, куда идти. Главное, двигаться – в этом кроется глубокий смысл собачьей жизни. Если идти несколько часов подряд и не останавливаться, можно обрести внутри себя особый покой. Взгляд должен уходить в пространство. Это как желание пройти через туман, нащупать опору, которой нет и никогда не будет. Ты вытягиваешь лапу и подаёшься всем телом вперёд, стараясь нащупать её. Идти, зная, что где-то за этим туманом тебя ждут. Ты нужен. Братья твои не распроданы и есть хоть кто-то, кто любит тебя и не желает скорой смерти.

Движение наполняет жизнью уставшие ноги. Или лапы – у кого как. Я посмотрел на свои. Исцарапанные и опухшие, они едва подчинялись мне. В желудке было пусто. Вот тебе и долгожданная свобода! В соседних дворах сидят откормленные и довольные своей жизнью псы. Мне мимо них не пройти. Разорвут к чертям собачьим. Нет уж! Что же остаётся – голодать? Я оглянулся в поисках мусорных баков.

Вокруг все люди без умолку пытались доказать друг другу, что они ещё живы. Не физически – это и так понятно, а в другом – совершенно другом смысле. Их глаза, повадки говорили о многом. С уверенностью можно было бы назвать их страшным словом «зомби». Может, так оно и есть, кто знает? А может, я всё это выдумал, а виной всему мороз, который сковывает и обездвиживает. У меня-то кровь бегает лучше. Поэтому я не хожу, как они, а бегаю словно ненормальный, у которого только одно на уме. Еда. Мне очень хотелось что-нибудь съесть.

И вот останавливается передо мной упитанный мужчина в дорогом пальто, но с авоськой. Интересно, где он её достал? Времена СССР, по слухам, давно кончились. Может быть, раскопал в чулане, нашёл на улице или отобрал у сердобольной бабули? Не важно. Мужчина, чуть прихрамывая, остановился рядом. Склонился и протянул мне тёплый кусок мяса. Я впился в него зубами без промедления, стараясь удерживать благодетеля в поле зрения. Кто его знает, может, он решит пнуть исподтишка?

Думаю, многим знаком такой взгляд, когда кормишь кого-то. Животное питается в страхе. Оно давится, кашляет и старается поскорее разделаться с пищей. Ожидание подвоха нарастает с каждой секундой. Во взгляде животного читается сумятица чувств. А человек смотрит так на него и протягивает руку, пытаясь погладить. И тогда животное дёргается, вырывается и бежит с куском мяса прочь. То же самое случилось и со мной. Отбежав на несколько метров, я отправил остатки курицы в судорожно сжимающийся желудок и затравленно посмотрел на мужчину. Чего тебе надо? Решил накормить? Спасибо, конечно. Ты меня здорово выручил, а теперь чего тянешь руку? Я непроизвольно оскалился и гавкнул на него. Мужчина отпрянул.